ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I.

"Парад - смирно! К торжественному маршу... Дистанция на одного линейного..." Майор Волков вздрогнул, открыл глаза. Он стоял на тормозной площадке товарного вагона, эшелон, словно крадучись, шел мимо ржаного поля, и первые лучи встающего солнца золотили ее вол­нующееся под ветром безбрежье. Борясь с одолевающей его дремотой, майор сердито"помотал головой, протер глаза.

Только что проехали Могилев, где представитель штаба корпуса дал указание разгрузиться на станции Буйничи. А всего пять дней назад Волков действительно стоял во главе своего батальона и, чуть напряг­шись, вслушивался в давно знакомые слова команды: "К торжественно­му маршу!.." Тесницкие лагеря под Тулой открывали свой летний се­зон. Всего пять дней назад! А сейчас он подаст совсем другую команду к выгрузке, и через какие-то часы батальон займет свой первый боевой рубеж.

Еще скрипели тормозные колодки, и состав, замедляя ход, продолжал плыть по путям, когда майор соскочил на землю, настороженно оглянул­ся по сторонам. Кроме небольшого здания вокзала, - кругом голое поле! Эшелон дважды бомбили в пути, и надо было принять все меры, чтобы не попасть под бомбы и здесь. Задрав голову, комбат взглянул в высо­кое, без единой тучки небо. Заметив в нем два тупоносых истребителя, облегченно вздохнул. Слава Богу, хоть здесь их прикрывают.

Эшелон остановился.

-   Командиров рот - ко мне! - зычно потребовал комбат. - Присту­пить к выгрузке!

-   Командиров рот - к командиру батальона! - понеслось от вагона к вагону. - Командиров рот...

-    Начальника эшелона - на станцию! - перекрывая этот гвалт, гаркнули от вокзала.

Волков недовольно оглянулся на крикуна, махнул ему рукой: слы­шу! Но сначала надо отдать приказ на выгрузку. Истребители - истре­бителями, а лучше всего поскорее убраться из вагонов.

-   Бородин, быстро всех в поле! Помоги с выгрузкой артиллеристам. На все - не больше полчаса! Действуй!

Высокий моложавый полковник ждал Волкова в комнате дежурно­го по станции.

-   Товарищ полковник! - с особым шиком строевого командира от­дав честь, начал доклад майор. - Первый батальон триста восемьдесят восьмого...

-   Вольно! - недовольно перебил полковник. И чуть привстав, пред­ставился: - Начальник оперативного отдела штаба корпуса полковник Фурин. Где ваш полк?

-   Должен ехать следом...

-   Должен! - снова перебил полковник. - Ползут, как мухи... - И словно бы вспомнив, что стоящий перед ним майор ни в чем не вино­ват, устало махнул рукой. - Как доехали?

-   Доехали благополучно.

Если бы полковник Фурин не выглядел таким озабоченным, комбат обязательно бы рассказал и о двух бомбежках в пути, и о том, что на станции Унеча он чуть было не подрался с военным комендантом, за­державшим его эшелон, а в Рославле, наоборот, был вынужден всту­питься за такого же коменданта, которого два разъяренных генерала хотели расстрелять за задержку их эшелона. "Меня расстрелять? - матерясь и размазывая по лицу слезы обиды, орал вызволенный комен­дант. - Да меня уже три дня все расстреливают! А я сказал, что не пропущу - и не пропущу. У меня - приказ наркома!"

Но на весь этот рассказ времени не было, и майор только добавил:

-   Потерь не имеем, отставших нет.

Добро! - кивнул Фурин. - На разгрузку вам, - он взглянул на часы, - ровно пятнадцать минут.

Товарищ полковник! - возразил Волков. - У меня три вагона боеприпасов, батарея и...

-   И ни минутой позже! - резко произнес Фурин. - И молите Бога, майор, чтобы за эти минуты фашисты не разнесли вас к чертовой матери.

- Но над станцией наши истребители!

- Поэтому и дал пятнадцать минут, - сердито пояснил Фурин. - Без них управились бы и за десять. - И уже мягче пояснил: - Через пятнадцать минут у летчиков кончится горючее. Ясно?

- Ясно, - поняв всю бесполезность спора, ответил Волков.

- Вот вам схема обороны. Встанете вот здесь. От железной дороги за Тишовкой и до Минского шоссе. Сразу окапываться! Но учтите: в любое время вас могут передвинуть и на Бобруйское шоссе.

- Здесь не указано, кто у меня справа, - разглядывая схему, пояснил Волков. - Поэтому...

- Если не указано, значит, никого нет.

- А слева? - озадаченно спросил майор.

-    У Буйнич должен встать противотанковый дивизион. - И гася вспыхнувшую в глазах комбата радость, Фурин хмуро добавил: - Но он еще не прибыл. И вообще это не для вас, у них своя задача.

Но Волков не огорчился. Какая бы задача у дивизиона ни была, жить на войне с таким соседом куда легче, чем без него.

-   Ясно, товарищ полковник! Разрешите идти?

Разгрузка уже шла полным ходом. Бойцы, унося на плечах ящики с боеприпасами, цепочками уходили от вагонов в рожь, и только в сере­дине эшелона, где скатывали на землю орудия и выносили снаряды, торопливо сновали артиллеристы.

-   Товарищ командир! - раздался сзади сердитый, удивительно звон­кий женский голос. - Ваше время заканчивается.

Девушка лет шестнадцати, держа в руках фуражку с ярко-красным верхом, стояла всего в нескольких шагах от него, поглядывая на комба­та явно недружелюбно.

-   Заканчивается! - сердито повторила она.

-   А ты кто здесь такая, чтобы командовать? - возмущенно поинте­ресовался Волков, как и большинство военных, не терпящий вмешатель­ства гражданских в чужие дела.

-    Вот отправлю сейчас ваши ящики обратно в город - тогда и узнаете.

И, приводя свою угрозу в действие, она замахала над головой фураж­кой, эшелон сразу загремел буферами, дернулся и пополз назад.

-   Стой! - заорал комбат. - Ты что делаешь?

Девушка снова помахала фуражкой, и эшелон остановился.

"Ну и ну! - уже понимая, что он целиком в руках этого полуребен­ка, - поспешно соображал Волков. - Это кто же додумался поставить сюда эту дурочку?" Ох, и выдал бы он ей сейчас за такое самодурство, будь его власть. И весь гнев обрушил на появившегося командира ба­тареи.

-   Казарян! Сколько будешь копаться? - загремел он. - Немедленно очистить вагоны!

-   Еще три минуты! - заверил капитан. - Выводим лошадей.

Не хотел комбат, но все-таки взглянул на девушку. Промолчит или снова замашет своей фуражкой? Но та неподвижно стояла на месте, и, воодушевленный ее согласием, он сердито приказал.

-    И ни минутой позже! Иначе будете таскать боеприпасы из горо­да. Ясно?

Он отлично знал, как трудно вытаскивать из вагонов тяжелые ящи­ки со снарядами, и, стараясь оттянуть так быстро летящее время, обра­тился к девушке:

-   Тебя как зовут, начальница?

-   Аня, - просто ответила она.

-   Давно здесь командуешь?

-   А я не командую, - призналась Аня. - Это я за папу.

-   А папа что же, отдыхает?

Смотрите! - не ответив, произнесла начальница. - Кажется, там уже закончили.

Действительно, из вагонов выскакивали бойцы, и Казарян махал руками, давая понять, что разгрузка закончена.

Аня снова замахала фуражкой, и эшелон попятился назад. "Так за­дом и поедет?" - удивился Волков, видя, что поезд набирает ход. И хотя в душе был благодарен девушке, от легкой колкости не удержался.

-   Паровозик-то не догадалась перецепить, начальница?

-   Чтобы перецепить паровозик, - ничуть не смутилась Аня, - нуж­ны стрелки. А их немцы еще вчера разбили.

Чувствуя, что краснеет, Волков слегка крякнул, поспешно отвернул­ся. И словно выручая его, из поравнявшегося с ними паровоза маши­нист громко крикнул:

-   Как отец-то?

-   На одной ноге по дежурке прыгает. Осколком попало...

"Так отец у нее ранен?" - запоздало сообразил Волков. И, стараясь не встречаться с девушкой взглядом, заторопился туда, где артиллерис­ты увозили с путей пушки.

Уже на второй день войны Аню и почти всех, кто учился вместе с ней в педучилище, товарным составом повезли на оборонительные работы. С каким воодушевлением они ехали! Были уверены, что едут к границе, где, конечно же, помогут нашим войскам. Но они не доехали даже до Елизово. На глухом полустанке приказали выгружаться. Раз­вели их вдоль Березины, приказали копать окопы.

-   Тыловой рубеж? - приставали ребята к распоряжающимся здесь военным.

-   Тыловой, тыловой! - с непонятной ребятам досадой отмахивались те. - Кончай разговоры, все - за работу!

На лесной опушке земля оказалась мягкой, работалось легко. При­бавляло энтузиазма и то, что кормили их из походной, самой настоящей военной кухни, и, стало быть, они были теперь тоже военными, вставши­ми на защиту своей Родины. Иногда в небе появлялись группы вра­жеских самолетов, и тогда по команде "воздух!" все прятались в лес. Но самолеты пролетали мимо, к ним быстро привыкли, хотя издалека и доносились глухие удары бомбовых разрывов.

Летали они и ночами, из-за чего, к огорчению ребят, запретили жечь костры. Ведь после трудного дня так всем хотелось посидеть у жаркого огня, попеть песни или просто пообщаться, тем более у многих мальчи­шек и девчонок вдруг заговорили чувства. Была ли тому виной ото­рванность от дома или ясно ощущаемая всеми тревога, а может быть, сыграли свою роль печальный шум и запахи ночного леса, но даже самые скромные девчонки начали влюбляться. Их разгоняли строгие дежурные, а парочек становилось все больше. И все чаще ночью в шалашах девочек вдруг обнаруживали мальчишек.

-   Девочки! Как не стыдно! - злилась Мария Алексеевна.

А все было предельно просто. Ночами в дремучем лесу, когда над головами угрюмо шумят сосны, и воздух то и дело сотрясают звуки далекой бомбежки, девушкам было просто страшно. Ну разве может понять строгая Мария Алексеевна, что присутствие в девчоночьем шалаше, хотя бы одного мальчишки в такое время, - это уже общее благо. Они прогонят шуршащих рядом, окончательно обнаглевших мы­шей, расскажут анекдот, развеселят, разгонят страх. Да и как вообще обходиться без мальчишек? Только они умеют по-настоящему наточить лопату, только они проводят вечером к реке для немудрящей постируш­ки, поправят давший течь шалаш. И как приятно, когда знаешь, что у тебя есть настоящий друг и защитник!

Не избежала этого и Аня. Правда, с Павлом они дружили и раньше. Но было совсем не то, что она вдруг поняла и почувствовала здесь. Раньше можно было не видеться несколько дней подряд и не испыты­вать никаких огорчений. Теперь же она страстно хотела видеть его постоянно и замирала от страха, когда видела над тем местом, где рабо­тал Павел, вражеский самолет. А вдруг он сбросит туда бомбу?

 Наверно, то же самое испытывал и Павел. Его отряд работал кило­метрах в двух, но как бы он ни уставал за день, с наступлением темноты снова шел к Ане. Они сидели где-нибудь в сторонке и разго­варивали. Обо всем, что произошло за день. Когда Мария Алексеевна строго напоминала, что пора спать, он уходил к себе. Аня, лежа в шалаше, с дрожью представляла, как он один идет по ночному темно­му лесу. В эти минуты ей, наверно, было куда страшней, чем ему. И не раз она думала, что зря не попросила его остаться. Ведь остаются же другие ребята! Тайком, когда все кругом затихнет, они заползали в шалаш. И еще не было случая, чтобы кто-то из девчонок запротесто­вал. "Завтра обязательно попрошу", - думала она. Шли дни, а Аня все не решалась.

Однажды вечером ребята принесли страшную весть: немцы подо­шли к Минску!

-   Павлуша, что же будет-то? - испуганно шептала Аня, впервые при­жимаясь к парню так близко и не замечая этого. - Неужели они при­дут сюда?

-   Может, и неправда, - успокаивал ее Павел. - От границы до Минска знаешь сколько?.. Бреханул кто-то из паникеров, а остальные подхватили. Утром узнаем.

А утром к шалашам вышли усталые, заросшие щетиной бойцы.

-  Да, считай, возле Минска, - устало-равнодушно подтвердил один из них набежавшим девчонкам. - А может, уже и заняли.

-   Этого не может быть! - строго возразила Мария Алексеевна.

-   Может, дамочка! - без всякого уважения к ней все так же равно­душно отозвался боец. - Вы-то вон где окопы роете, стало быть, и сюда его ждут. Дуром прет немец, чего уж там!

-   Девочки, на работу! - прервала спор Мария Алексеевна.

День прошел в неистовой работе и тревоге.

Когда стемнело, в лесу неизвестно откуда появились группы бой­цов. Позванивая оружием и таща пулеметы, они молча проходили мимо сгрудившихся девчонок растекались по еще не выкопанным до конца окопам.

-   Товарищи, товарищи-и! - бросилась к ним, любящая во всем порядок, Мария Алексеевна. - Мы же еще не закончили! Нельзя же нам мешать. Где ваши командиры?

Поговорив с командиром, Мария Алексеевна прибежала до того на­пуганная, что у нее зуб не попадал на зуб.

-    Д-девочки! - заикалась она. - Скор-рее! Собирайте вещи! - и уже на ходу, когда перепуганные девчонки бежали за ней по лесной дороге, поспешно объясняла: - Помните, если со мной что случится, идите по этой дороге до поворота, а потом поверните направо. Галя, следи, чтобы никто не отстал. На полустанке узнайте, может, будет поезд. А не будет, уходите по железной дороге.

К счастью, с ней ничего не случилось. На рассвете, наспотыкавшись и нападавшись в темноте, девушки из последних сил добрались до полустанка, ничего толком не зная, но уже предчувствуя, что случилась беда.

Окруженный со всех сторон лесом полустанок был тих и пуст.

-   Ждите! - отвечал на все вопросы неразговорчивый дежурный. - Должен быть поезд, а там кто знает...

Поезд пришел в седьмом часу утра. Три десятка платформ, забитых разномастным народом: военные, железнодорожники, женщины и дети... И первое, что от них услышали, было:

-   Немцы в Елизово! Мы еле успели выехать.

На платформе, куда Аня попала вместе с Павлом, было столько наро­да, что с трудом удалось присесть.

-    И откуда они только взялись? - рассказывала соседям сидящая рядом женщина. — Гляжу, а они на моциклетках катят. Тут и нача­лось!..

»

-   А народу на станции много было? - спросили ее.

-   Ох, много! Считай, целый день шли. Кто из Осиповичей, кто от Слуцка. Говорят, немцы туда еще вчера пришли. Что же это деется-то, мужики? Когда же его остановят-то?

Под ее взволнованный рассказ Аня задремала. И проснулась от нео­жиданного рева моторов над головой. Два небольших тонких самолета с обрубленными по концам крыльями стремительно пронеслись над составом, кренясь, взмыли вверх.

-   С крестами! Ох, не к добру они, мужики! - с опаской поглядывая на них, затараторила женщина. - Чегой-то они пристали-то? Кабы...

-   Перестань! - оборвали ее. - Или они дураки, чтобы по мирным?..

Резкий треск пулеметных очередей заглушил конец фразы, самоле­ты низко пронеслись над составом, снова взмыли вверх.

Наверно, надо было остановиться и убегать в поле, но машинист то ли от страха, то ли не зная, что делать, гнал и гнал состав, в хвост которого снова заходили самолеты. И тогда беззащитные, тесно набив­шиеся на платформах люди, видя несущуюся к ним смерть, закричали. Это был единый вопль ужаса, перекрыть который не могли ни рев моторов, ни беспрерывный треск пулеметных очередей. Одни вскакива­ли с места, другие, наоборот, расталкивали соседей и пытались укрыться за ними, а самолеты снова и снова проносились над составом, безжало­стно поливая его огнем.

Оцепенев от ужаса, сжатая людскими телами, Аня сначала молчала. Но когда из шеи сидевшей рядом женщины ударил фонтан крови, и она, запрокинувшись, повалилась на сидящих рядом с ней, Аня закричала изо всех сил, боясь уже не самолетов, а этой, лежащей рядом с ней и брызгающей кровью женщины, И продолжала кричать и плакать даже тогда, когда улетели самолеты и куда-то оттащили убитую. Потому что кричали и плакали все.

-   Аня! Аннушка! - прижимая ее к себе, уговаривал Павел. - Ну, успокойся, перестань. Все уже кончилось.

А она не могла остановиться. И когда поезд немного замедлил ход у Тишовского переезда, не раздумывая, спрыгнула на ходу, спеша покинуть эту страшную платформу, на которой вместе с живыми были и мерт­вые. Спрыгнул и Павел. Они молча побежали по полю, ни о чем не думая, спеша лишь как можно скорее оказаться подальше от несчастно­го состава.

Станция встретила их полной тишиной. На голых путях - ни людей, ни вагонов. И только свежие воронки непривычно темнели у насыпи. Ане даже показалось, что здесь вообще никого нет. Люди ушли отсюда, бросив все.

-   Ты бы сняла кофточку, - сказал Павел.

-   Что? - удивилась Аня. - Зачем?

-   Там кровь... На спине. Мать увидит, подумает...

-    Ну да, ну да! - все сразу поняв, заторопилась Аня. Она даже расстегнула верхнюю пуговицу и растерянно замерла, прижав руку к груди. Снимать при нем? И, вздохнув, сказала: - Да нет, пусть уж так. А ты иди, Павлуша, тебе еще сколько...

Он понял, молча кивнул, поднял с земли свой мешок и не спеша зашагал к городу.

Потом плакала тревожившаяся за дни ее отсутствия мать, беспо­мощно прыгал на одной ноге раненый на рассвете отец, а Аня сидела на табуретке, не имея сил ни раздеться, ни рассказать о том, что пришлось ей пережить.

...Все это было вчера. Сейчас она стояла на узеньком перроне стан­ции, смотрела вслед уходящим в рожь бойцам и думала, что, конечно же, сюда ни за что теперь не пустят фашистов.

2.

В это ясное июньское утро генерал-полковник Гудериан впервые со дня начала войны был не в духе. Любимец фюрера и крестный отец танковых сил Вермахта вдруг ясно почувствовал, что тщательно отла­женный механизм его танковой группы начал давать неожиданные сбои.

 А ведь как хорошо все шло до сих пор. Блестяще замкнут огромный "котел" западнее Минска, в котором, пытаясь пробиться к своим, оста­лись барахтаться десятки дивизий третьей и десятой армий русских.

Другие их дивизии, неся потери от непрерывных атак авиации и танков, бросая тяжелое вооружение и технику, поспешно отходят на восток.

В этих боях отлично показала себя разработанная им тактика выб­роски мелких танковых групп далеко вперед от основных сил, на комму­никации и тылы противника. Высокоманевренные, отлично вооружен­ные, они громили отходящие колонны и сеяли панику в тылах русских, сообщали точные данные о старых и вновь создаваемых рубежах обо­роны, что давало возможность главным силам обходить их без боя и появляться там, где русские их меньше всего ожидали. Тактика глубо­ких прорывов целиком оправдывала себя.

Но вчера командир сорок седьмого танкового корпуса генерал Лемельзен донес, что его семнадцатая дивизия, встретив серьезное сопро­тивление перешедшего в настойчивые контратаки противника, не смог­ла взять Борисов. А сегодня точно такими же вестями "порадовал" и генерал Швеппенбург: его двадцать четвертый танковый корпус до сих пор не овладел Бобруйском! Все это было крайне неприятно тем, что и на северном и на южном флангах группы никакого серьезного сопро­тивления не ожидалось: по данным авиаразведки, остатки русских ди­визий там стремительно откатывались на восток. К тому же задержка под Борисовом и Бобруйском ставила под угрозу срыва детально отра­ботанный план окружения всех русских сил на правобережье Днепра одновременными ударами из районов Орши и Рогачева на Могилев.

Эта операция открывала путь на Смоленск.

"Что предпринять? - склонившись над картой в своем кабинете на окраине полуразрушенного Минска, усиленно думал Гудериан. - Бро­сить в атаку часть сил сорок шестого корпуса?"

Он понимал, что выправить положение могло бы широкое наступле­ние пехотных дивизий четвертой полевой армии, но старик фон Клюге безнадежно отстал, не в силах справиться с деморализованными, не способными к серьезному сопротивлению, разрозненными частями рус­ских в "котле" у Минска. Просить его о помощи было бесполезно.

"Остановить наступление и провести перегруппировку сил? - при­кидывал Гудериан. - Нет, это невозможно. Фюрер не поймет и не про­стит задержки".

Согласно плану "Барбаросса" вторая танковая группа имела право на короткую остановку только на рубеже Смоленск - Рославль. К тому же русские удивительно быстро умеют любой клочок земли превра­щать в сильный рубеж, задержка может обойтись слишком дорого.

-   Бюсинг! Пригласите ко мне начальника штаба!

Дородный, всегда собранный, уверенный в себе подполковник фон Либерштайн появился в кабинете минуты через три.

-   Садитесь, барон. Как вы оцениваете наши задержки на флангах?

-   Они вполне естественны, господин командующий, - осторожно опускаясь в кресло, ответил подполковник. - Произошло уплотнение отходящих частей, да и русское командование, я уверен, принимает меры. У Бобруйска одиночные налеты авиации сменились массированными атаками штурмовиков противника...

-       Штурмовиков? - Гудериан с досадой вскинул брови. - У русских появились штурмовики? Но насколько мне известно, они отказались запускать такие машины в серию.

-   Кажется, они начинают исправлять эту ошибку.

-   Ошибку! - лицо Гудериана передернула гримаса гнева. - Сколько машин на этом участке?

-   По докладу генерала Моделя там действует четвертый отдельный штурмовой полк. Место его дислокации уточняется.

-    Молите Бога, барон, чтобы этот полк не обернулся штурмовой дивизией.

-   Однако войска несут серьезные потери, - напомнил подполков­ник. - Уже дважды разбиты переправы севернее города...

-    Бросьте туда истребители! - перебил Гудериан. - Прикажите генералу Эксгельму усилить зенитное прикрытие.

-   Распоряжения уже отданы, - заверил подполковник. - Уверен, что к вечеру наступит перелом.

Но к концу дня ни Бобруйск, ни Борисов взяты не были. Никто не поспешил с приятным докладом и утром. Поэтому-то Гудериан был раздражен и завтрак закончил раньше обычного, поковыряв вилкой бифштекс и не притронувшись к кофе.

Он прошел к рабочему столу, опустился в кресло и начал массиро­вать едва заметный шрам на подбородке, след юношеской дуэли в офи­церском училище. Когда генерал был не в духе, шрам почему-то начи­нал слегка ныть.

Неслышно вошел адъютант.

-   Сводки, господин командующий!

Гудериан кивнул на край стола.

-   Положите! - чувствуя, что ему почему-то не хочется оставаться одному, негромко спросил: - Как бы вы оценили наши последние дей­ствия, майор?

-    Они блестящи, мой генерал! - на французский манер ответил Бюсинг, чуть прищелкнув каблуками. - Ваш гений...

"Льстивый болтун! - с досадой подумал Гудериан. - Если бы не ваши высокопоставленные родственники из промышленных кругов, во­евать бы вам, майор, в передовых ротах. Впрочем, для передовых рот вы слишком глупы". Но вслух сказал другое.

-   Запомните, майор! В мире есть только один, достойный подража­ния гений. Это гений фюрера! Я лишь скромный исполнитель его за­мыслов.

Он тут же чуть поморщился, вдруг поняв, что этой фразой как бы перекладывал на Гитлера вину за неудачи последних дней, но поправ­ляться не стал.

-   Так точно, мой генерал! - с пафосом подтвердил Бюсинг. - Но миру известна еще одна истина.

-   Какая?

Велик тот композитор, который написал отличную музыку. Но не менее велик и тот музыкант, который блестяще ее исполнил. Или я не прав?

"Вы далеко пойдете, Бюсинг", - с холодным прищуром разглядывая адъютанта, отметил Гудериан. И, придвинув сводки, строго сказал:

-    Не станем спорить. Прикажите подготовить связь со штабом сорок седьмого корпуса. Я хочу разобраться, что там происходит.

Все-таки перед тем, как говорить с генералом Лемельзеном, он вни­мательно просмотрел вечерние и утренние сводки. В них не было ниче­го нового. Упорные бои под Бобруйском, контратаки противника у Бо­рисова, медленное продвижение сорок шестого корпуса в центре. И никаких признаков, что русские выдыхаются.

Гудериан с досадой отодвинул сводки, прошел к начальнику штаба. В ответ на его вопросительный взгляд ядовито заметил.

-   Кажется, барон, вы начинаете ошибаться в оценках обстановки? По крайней мере, ваши вчерашние прогнозы не сбылись.

- Так точно, - совершенно спокойно подтвердил подполковник. - По только что уточненным данным, у Борисова нам противостоит тан­ковый корпус русских и поэтому...

-   Танковый корпус? - удивленно перебил Гудериан. - Что за чепу­ха? Откуда у вас такие сведения?

-   Только что доложил подполковник Берзевиш. К тому же, по дан­ным командира семнадцатой танковой генерала Вебера, он укомплекто­ван новыми русскими танками Т-34.

Гудериан живо вскинул голову. Новые танки? Но те Т-34, с которы­ми уже пришлось встречаться, не были новинкой. Они имели неплохую броню, но весьма слабое вооружение.

-   Точнее!

-   Они имеют новую, более мощную пушку. Отсюда — потери...

-   Пригласите сюда подполковника Берзевиша!

"Танковый корпус! - недовольно думал Гудериан, дожидаясь появ­ления командира авиационной разведки и рассматривая карту с нане­сенной на ней обстановкой. - Только этого не хватало..."

С досадой и горечью вспомнил он сбитого на третий день боев подполковника фон Герлах. Вот кто был прирожденным авиационным разведчиком! И ведь надо же, какой-то сумасшедший русский истреби­тель, видимо, израсходовав боезапас и не сумев уничтожить надежно бронированную машину, пошел на таран. Идиотский фанатизм! Летчик имел полное право выйти из боя, пополнить боезапас и продолжать воевать дальше. Так во всяком случае диктует простая логика. Но русским эта логика, как видно, недоступна, их летчик предпочел смерть в болоте.

-   Господин командующий!..

Гудериан поднял угрюмый взгляд на подполковника.

-   Что еще за танковый корпус вы отыскали под Борисовом?

-   Мои разведчики обнаружили в этом районе очень много русских танков и...

-   Какой марки танки, сколько их?

Подполковник чуть замялся.

Не могу доложить точно. У русских там сильное зенитное при­крытие и новые скоростные истребители. Я уже потерял три машины.

-   Разрешаю потерять еще столько же! - взорвался Гудериан. - Вы слышите? Летите, наконец, сами, но к вечеру я должен знать и точное количество танков, и их типы. Вы меня поняли?

-   Так точно!

"Трус!" - уничтожающе глядя в спину выходящего подполковника, уже твердо решил Гудериан. И повернулся к начальнику штаба:

-   Проволочку у Борисова примите на свой счет, барон! Если бы мы вовремя оценили здесь силу русских, они были бы уже обойдены. По­этому! - Гудериан сделал паузу. - Немедленно - приказ восемнадца­той танковой дивизии на выдвижение, - он ткнул пальцем в карту, - вот сюда! Что происходит под Бобруйском?

-   Модель ведет бой в городе и за переправы на Березине.

-    Сейчас я вылетаю в сорок седьмой корпус. Вам же надлежит переключить на Борисов всю бомбардировочную авиацию. К середине дня восемнадцатая танковая генерала Неринга должна быть сосредото­чена в указанном мной месте. Все!

Через час самолет командующего был в воздухе. Генерал с внешним безразличием смотрел на подернутую дымкой землю, на барражирую­щих вокруг истребителей прикрытия. В его мозгу еще и еще раз прокру­чивались события последних дней. То, что противник усилит сопротивле­ние, для него не было неожиданностью. Наоборот, он даже ждал этот момент, когда на смену уничтоженным и потрепанным в боях дивизиям хлынут из глубины резервы русских. И тогда, связав их боем, он плани­ровал ринуться на флангах, чтобы утопить эти резервы в новом огром­ном "котле". А вместо этого сам увяз в затяжных боях. Нет, подполков­ник Берзевиш не только трус, он и бездельник! Жаль, что его некем заменить.

На небольшом полевом аэродроме командующего уже ждали, и он, пересев в приготовленную для него машину, сразу же отправился на КП командира сорок седьмого корпуса.

-   Доложите, генерал, обстановку! - сразу же потребовал Гудериан, едва увидел генерала Лемельзена.

Плотный, чуть выше среднего роста, в обыкновенной пилотке танки­ста и комбинезоне, Гудериан не производил никакого внешнего эффек­та по сравнению с другими генералами Вермахта. Куда чаще других он появлялся на передовой линии, любил влезать в боевые машины, за­просто, похлопывая по плечу, поговорить с только что вышедшими из боя танкистами. Но подчиненные давно усвоили, что за этой внешней простотой скрывались непреклонный характер и железная воля.

Генерал Лемельзен, оттягивая неприятный момент объяснения, на­чал издалека.

-   Согласно вашему приказу, господин командующий...

-   Я отлично помню свои приказы! - перебил Гудериан. - И помню ваше последнее донесение, в котором о появлении новых русских тан­ков - ни слова. В чем дело?

-   Господин командующий! - уже более решительно начал генерал Лемельзен. - Чтобы доложить точно, надо хотя бы один новый танк увидеть вблизи, изучить его...

-   Я понял, генерал, - снова перебил Гудериан. - Надеюсь, у вас найдется транспорт, чтобы я мог добраться до семнадцатой дивизии? Прошу распорядиться.

Генерал Лемельзен видел, что командующий недоволен, раздражен и в таком состоянии ему не стоит появляться в дивизии.

-   Но командный пункт генерала Вебера сейчас практически в бое­вых порядках!

-   Тем лучше, - буркнул Гудериан, направляясь к выходу.

-   Прикажете ехать с вами?

-   Продолжайте выполнять приказ. На месте я разберусь сам.

Вскоре Гудериан был на КП командира семнадцатой танковой диви­зии генерал-майора Вебера. На этот раз, не торопя и не перебивая, он выслушал положенный доклад об обстановке и только после этого мимо почтительно расступившихся штабных офицеров прошел к стереотрубе. С высоты, на которой располагался командный пункт, было отлично видно, как группа пикирующих бомбардировщиков обрабатывала передний край обороны русских. Там стояла сплошная стена дыма и пыли.

-   Что собираетесь делать дальше? - не отрываясь от стереотрубы, спросил Гудериан.

Генерал Вебер взглянул на часы.

-   Через десять минут авиация закончит работу,- чуть наклонив­шись к командующему, доложил он. - Как только станут видны цели, будет произведен десятиминутный артналет, после чего начнется атака танкового полка и двух батальонов пехоты.

-   На упрямого противника не следует жалеть снарядов, - успев рассмотреть, что русские заняли выгодные рубежи на высотах, ворчливо заметил Гудериан. - Поэтому время артналета увеличьте до тридцати минут. Бюсинг! Передайте мой приказ генералу Фибичу - через сорок минут нанести массированный удар по высотам переднего края рус­ских. Надо лишить их командных пунктов.

Улетели, сбросив свой груз, "юнкерсы". Поднятое ими облако пыли медленно отплывало в сторону. "Сейчас в дело вступит артиллерия", - подумал Гудериан. И тут же тяжелые удары качнули блиндаж, из-под бревенчатого наката на головы генералов посыпалась земля.

-   Что за новость? - оставляя стереотрубу, возмутился Гудериан.

-   Это русские, господин командующий, - пояснил Вебер.

-   И вы не можете заткнуть им глотку?

А все новые разрывы продолжали сотрясать блиндаж, и Гудериан опасливо отошел от амбразуры.

-   Немедленно подавите их огнем! - потребовал Гудериан. - Пере­ключите, наконец, часть авиации.

-   Мы постоянно делаем это, - заверил генерал Вебер. - Но рус­ские удивительно быстро меняют огневые позиции, их батареи в посто­янном движении. К тому же связь...

-    Нет связи с командующим артиллерией! - вмешался один из офицеров.

-   Нас атакует русский истребитель! - испуганно доложил летчик-наблюдатель. - Нас атакует истребитель! Горит правый мотор!

"Четвертый", - с горечью отметил Гудериан, вспомнив утренний доклад командира авиаразведки. Короткий налет русской артиллерии прекратился так же внезапно, как и начался, но Гудериан больше не подходил к стереотрубе. Было совершенно ясно, что и новая атака вряд ли принесет успех.

-   Ваши потери, генерал?

-   За вчерашний день из строя вышло сорок шесть танков, - доложил Вебер. Заметив, как нахмурился командующий, поспешно добавил: - Но часть из них будет снова введена в строй.

-   Мне не нужна часть, генерал! - почти выкрикнул Гудериан. - Или в Москву вы собираетесь въезжать на велосипедах? Отмените вашу атаку! Надеюсь, у вас еще существует связь с командиром корпуса? Отлично! А вам надлежит держать русских под постоянным огнем. Желаю успехов!

Высота больше не обстреливалась, теперь вовсю гремели пушки Вебера. Гудериан прошел на пункт связи, кратко приказал генералу Лемельзену выводить восемнадцатую танковую дивизию к переднему краю и готовить план обхода ею Борисова с севера с последующим выходом дивизии на рубеж Бобр - Толочин.

-   Продолжайте держать русских под постоянным огнем, - проща­ясь с генералом Вебером, напомнил он. - Но танки... Берегите мне танки, генерал! Они еще понадобятся.

3.

Вечером на станции Буйничи разгрузился еще один эшелон и прибывший с ним штаб 388-го полка вместе с полковником Кутеповым.

-    Наконец-то! - облегченно вздохнул встречающий их полковник Фурин. - Вот уж когда на своей шкуре понял, что такое ждать да дого­нять.

-   Жарко? - понимающе взглянув на Фурина и пожимая ему руку, спросил Кутепов.

-    Не то слово, Семен Федорович! Положение настолько сложное, что можно ждать чего угодно. Немцы на всем протяжении от Борисова до Бобруйска вышли к Березине, отчаянно атакуют на флангах, а мы только еще сосредотачиваемся.

-   Кто их сдерживает? - суровея на глазах, спросил Кутепов. - Какие силы?

-         Если бы это были силы, - поморщился Фурин. - Под Бобруйском сражаются остатки четвертой армии. Сам понимаешь, в каком они состоянии, если под напором танков отошли от границы почти на пятьсот километров всего за неделю. В центре держат оборону двадцатый механизированный и четвертый воздушно-десантный корпуса, но они потеряли всю матчасть и тяжелое вооружение. Севернее их с боем отходят части тринадцатой армии, где, по нашим сведениям, боеспособ­на одна сотая дивизия. Под Борисовом держатся пока мотострелковая дивизия и танковое училище. Вот и все силы. А у немцев - более тысячи танков и полное превосходство в воздухе.

-  До Бобруйска от нас сколько? - не имея под рукой карты, негром­ко перебил Кутепов.

-   По прямой - около ста километров.

-   На танках - три часа хода.

-  Да, три, - устало согласился Фурин.

-   А здесь — никаких полевых укреплений?

-   Практически так, - кивнул Фурин. - К тому же между нами и сражающимися частями нет никаких сил, в случае прорыва немцы мо­гут беспрепятственно выйти к городу, а части корпуса только начали прибывать. Неизвестно, где находится и когда прибудет штаб вашей дивизии. Теперь представляешь обстановку?

Полковник Кутепов молча кивнул. Еще полчаса назад, докладывая Фурину о прибытии, он не мог даже представить, в каком сложном положении окажется его полк, и теперь, сидя в тесной комнатке дежур­ного по станции, напряженно думал, что надо сделать в первую оче­редь.

-   Моя задача? - отрывисто спросил Кутепов.

Полковник Фурин придвинул к нему лист бумаги.

-   Вот общая схема обороны. Твой участок - от Днепра до железной дороги на Слуцк. Главное направление - Бобруйское шоссе. Это сей­час самое опасное место.

-   Карты! - потребовал Кутепов.

Полковник Фурин с сожалением развел руками.

-   Карт пока нет. Приказ на оборону получишь позже.

Сообщив, что рано утром сюда должен прибыть командир корпуса генерал-майор Бакунин, Фурин пожелал успехов и уехал.

Короткая июньская ночь прошла в напряженной работе. Сидя в конторе Тишовского колхоза, где начальник штаба полка капитан Плот­ников уже успел развернуть свои службы, Кутепов, ориентируясь по куцей, оставленной ему Фуриным схеме обороны, отдавал короткие приказы. Согласно им поспешно уходили в ночную темень стрелко­вые и пулеметные роты, занимали места полковые батареи, то есть дела­лось все, что и должно было делаться, чтобы как можно скорее подго­товиться к встрече с врагом.

Но, отдавая приказы, Кутепов отлично понимал, что все это - вы­нужденное, почти жест отчаяния. Ночь, темнота, роты и батареи только приблизительно смогут определить отведенные им рубежи, будут те­рять время и силы на ненужное и в то же время совершенно необходи­мое в создавшейся обстановке окапывание, а с рассветом им придется переходить на другие, уже уточненные места, и весь их ночной труд окажется затраченным напрасно. К тому же еще не прибыл третий батальон, не оказалось на отведенном, согласно схеме, рубеже и первого батальона майора Волкова. "Карту бы сейчас, карту!" - уже в который раз с горечью думал Кутепов, нетерпеливо поглядывая в окно в ожида­нии рассвета и одновременно боясь его. Вдруг, как из предутренней мглы на совершенно не готовые к бою роты выйдут немецкие танки?

Ведь он, сидя здесь, ничего не знает, что делается впереди. От поспешно высланной вдоль Бобруйского шоссе разведки нет пока никаких вес­тей.

Было и еще одно, что тревожило сейчас Кутепова куда больше, чем все остальное. На день начала войны полк насчитывал около полутора тысяч личного состава, большую часть которого пришлось отдать на формирование первым выезжающего на фронт батальона Волкова. Ос­тальные батальоны в спешке пополняли за счет хлынувших из военко­матов мобилизованных ефремовцев, куркинцев, каменцев, теплоогаревцев и жителей близлежащих районов, приняв в состав полка почти две тысячи человек. Из них прямо на ходу образовывали взводы и роты, обмундировывали и выдавали положенное имущество. На обучение этого разношерстного войска времени уже не было. Даже оружие им разда­вали в двигающемся к фронту эшелоне. Новенькие скорострельные, требующие куда более тщательного ухода винтовки СВТ, многие их видели впервые.

У большинства его сегодняшних подчиненных еще стоят перед гла­зами заплаканные лица жен и детей; ночная темнота и полная неопре­деленность положения тяжким камнем давят на души только что ото­рванных от семейных очагов отцов и братьев, а страх перед возмож­ной близкой смертью сковывает разум. Так какие же слова и действия нужны сейчас, чтобы все эти, вчерашние гражданские люди поверили в себя и свои силы?

Уже светало за окном, когда Кутепову доложили, что наконец-то на­шелся передвинутый кем-то к Минскому шоссе батальон Волкова и что на станцию прибыл и начал выгружаться третий батальон капитана Гаврюшина.

-   Есть все-таки, наверно, Бог на небе, - облегченно произнес Кутепов. - Другой защиты сегодня ночью у нас не было. Плотников! Вызы­вай сюда комбатов.

Теперь он знал, что и как делать. Как только прибудут комбаты, он проведет с ними рекогносцировку, на месте уточнит рубежи обороны, выбросит вперед сильный заслон, и уже к вечеру собранный в кулак полк сумеет постоять за себя и за доверенный ему город. Лишь бы не опоздал с прибытием генерал Бакунин, его задержка - потеря драго­ценного времени, от которого сейчас зависит все.

-   Не помешаю, товарищ полковник?

В дверях стоял замполит полка батальонный комиссар Зобнин, а из-за его спины выглядывало улыбающееся лицо адъютанта младшего лейте­нанта Зайцева.

-   Что за вопрос! - обрадовался Кутепов. - Проходите! Здравствуй, Василий Николаевич. Как доехали?

Он был действительно рад. Наконец-то полк в сборе! Зобнин, прав­да, в полку всего лишь две недели. Еще не успел освоиться в новой должности и поэтому заходит к командиру, получив на то разрешение. Он молод, неутомим и, что особенно понравилось Кутепову, не любит засиживаться в штабе.

Что с тылами? - расспрашивал Кутепов. - Где инженер полка?

-   Все тыловые службы вместе с капитаном Уйстрахом остались в Ефремове, - огорченно сообщил Зобнин. - Нет вагонов. Но думаю, что через день-два прибудут.

-   Через день-два, - угрюмо повторил Кутепов. - Сейчас дорог каж­дый час, а там...

За окном фыркнул мотор подъехавшей машины, и он оборвал фразу, предупредив:

-   Кажется, комкор прибыл. Зайцев, встречай!

Зобнин суетливо вскочил с места, нырнул за перегородку к капитану Плотникову. А в дверь стремительно, низко пригнувшись под притоло­кой, уже входил генерал-майор Бакунин. Выпрямившись во весь свой высоченный рост, сердито сверкнул глазами.

-   Не могли на шоссе маяк выставить? Ищи вас тут!..

-   Виноват, товарищ генерал! - смешался приготовившийся к докла­ду Кутепов. И запоздало начал: - Товарищ генерал! Вверенный мне полк...

Генерал недовольным жестом оборвал доклад.

-   Знаю! Был на станции. Садись, Семен Федорович, время дорого. - Он подошел к столу, сел. - Карта есть?

-   Пока не имею, - признался Кутепов.

-   Биричев! - крикнул генерал. - Давай сюда карту!

На ходу расстегивая планшет, в контору вошел начальник штаба корпуса генерал-майор Биричев. Приветливо кивнув Кутепову, поло­жил на стол карту, сел рядом с комкором.

-  Так вот, полковник! - разворачивая карту, озабоченно начал гене­рал Бакунин. - Смотри внимательно. Твой рубеж обороны - Днепр - Буйничи, далее Тишовка, железная дорога. Справа встанет полк Бонича. Кстати, твое хозяйство все в сборе?

-   Ждем последний эшелон с тыловыми службами и боеприпасами.

-    Боеприпасы в войну положено грузить в первую очередь!

-   Так точно! - спокойно согласился Кутепов. - Основной запас уже здесь, ждем лишь то, на что не хватило вагонов.

-   Добро! - кивнул Бакунин. - До прибытия штаба дивизии подчи­няешься полковнику Фурину, а вообще действуй по обстановке, подска­зок не жди. - И снова взорвался. - Черт знает что! Полки уже прибы­ли, а штаб дивизии болтается неизвестно где. Вопросы есть?

-   Связь!

-  Укажешь место штаба - связь дадим, - заверил генерал Биричев. - Проверь свою рацию, но в эфир пока не лезь.

-   К обеду подойдет артиллерия, - продолжал чеканить генерал Ба­кунин, еще не остыв от вспышки гнева. - Полк Мазалова! Сразу - связь, вопросы взаимодействия. В садах за Буйничами встал усилен­ный противотанковый дивизион, в случае чего он прикроет шоссе. Все остальное - на твоей совести и ответственности. Через час-другой прибудет корпусной инженер Захарьев, все вопросы по инженерной подготовке решайте с ним! И закрепляйся, полковник! Времени на рас­качку нет. Что еще? Ах да, карту! - он взглянул на начальника штаба. - Подаришь?

-   Придется, - усмехнулся Биричев. - Куда же он без карты?

-   Плотников, слышал? — проводив генералов, спросил Кутепов.

-   Слышал, - кивнул капитан. - Никогда он еще таким генерала не видел. - Видно, дело и впрямь пахнет керосином, если...

-   Сам ты пахнешь керосином, - оборвал его Кутепов. - Забирай карту - и на коней. Все будем решать на месте.

Через несколько минут группа всадников, будя стуком копыт тиши­ну деревенской улицы, направилась к полотну железной дороги. Солн­це еще не встало, но было совсем светло. Кутепов в наброшенной на плечи плащ-палатке ехал впереди, внимательно поглядывая по сторо­нам. Сколько раз приходилось ему вот так же оценивать местность, указывая рубежи своим батальонам и артиллерии. Только раньше это была учеба, теперь же предстояло готовиться к бою, в котором самая неприметная высотка может стать ключом обороны, а не замеченная вовремя низинка обернуться западней.

-   Волков! Отсюда - твой правый фланг.

-   Есть! - не скрывая огорчения, отозвался комбат-один.

Вчера его батальон целый день копал окопы, которые теперь доста­нутся другим.

А Кутепов уже пустил коня рысью, прямо по высокой ржи объезжая еще не ведающую своей участи, волею войны оказавшуюся на переднем крае Тишовку. Минут через десять подъехали к железной дороге на Рогачев.

-   Комбат-три! Одной ротой прикроешь дорогу справа. Остальные - в оборону слева до Буйнич. Видишь деревню? Это и есть Буйничи. Стык с Волковым уточните сами. А деревня в твоей полосе.

-   Многовато, товарищ полковник?! - прикидывая расстояние, по - мужицки вздохнул Гаврюшин. - Жидковато выходит.

Кутепов и сам видел, что жидковато, тем более, что от Буйнич до Днепра - тоже какое-то расстояние, которое придется прикрывать. Но сил у него больше не было.

-   Позади Буйнич пока стоит артдивизион, на первых порах он тебе поможет. А там будем думать. Ясно?

-   Ясно, - неохотно протянул Гаврюшин.

Едва перебрались через железную дорогу, встретили корпусного инженера полковника Захарьева с целой свитой сопровождающих.

-"Рекогносцировка? Правильно! - одобрил полноватый, но удивитель­но подвижный, кажется, никогда не унывающий полковник. - Кутепов! Всех своих саперов - в мое распоряжение на минирование переднего края. К восьми утра гражданские выйдут на рытье окопов и противотан­кового рва, назначь ответственных за порядок. Почему не вижу полково­го инженера? - узнав, что тот едет с последним эшелоном, нахмурился. - Эх, отцы-командиры! Все бы вам в атаки ходить, а за инженерную подго­товку душа не болит.

Кутепов промолчал. Еще грузясь в эшелон, лелеял он тайную на­дежду, что едут сюда, чтобы гнать врага. Не может такого быть, чтобы не остановили, не погнали фашистов вспять! Поэтому и оставил инже­нера с тылами.

-   К оборудованию переднего края привлечь все силы! - продолжал полковник Захарьев. - Окопы, траншеи, хода сообщений - все полного профиля. Отправить команды на заготовку леса для блиндажей и дзо­тов, все пулеметы надежно укрыть. Действуй, полковник!

И снова вел Кутепов своих комбатов по засеянному хлебом полю, волею судьбы обреченному стать полем боя. Еще издали, подъезжая к Бобруйскому шоссе, заметил на нем нескончаемый поток людей. Охва­ченный тревогой, перевел коня в галоп. Отходят воинские части?

Нет, по шоссе шли гражданские. Женщины и дети, старики и стару­хи, редко кто на подводах, а больше пешком, неся на себе узлы и чемо­даны, они молча шли к городу.

-   Смотрите, комбаты! - глухо произнес Кутепов, обводя их лица суровым взглядом.

-   Товарищ полковник! - не вовремя вмешался адъютант. - А там... кажется, батарея!

Да, невдалеке, словно запутавшись в людском потоке, стояла бата­рея противотанковых пушек, от которой к ним уже бежал какой-то командир. Кутепов тронул коня ему навстречу.

-   Полковник Кутепов? - подбежав, спросил младший лейтенант.

-   Он самый!

-   Согласно приказу полковника Фурина, - подбрасывая руку к пи­лотке, начал младший лейтенант, - противотанковая батарея прибыла в ваше распоряжение. Командир батареи...

-   Батарея? - сердито перебил Кутепов. Он уже рассмотрел с деся­ток сиротливо стоящих у переднего орудия бойцов. У других орудий никого, кроме ездовых, не было. - Пушки вижу, а людей....

-   Люди будут, товарищ полковник! - уверенно отчеканил младший лейтенант.

-   Как фамилия?

-   Младший лейтенант Прощалыкин!

-   Ведите батарею до деревни Селец. Через пару часов туда подой­дет мой батальон, будете действовать в его составе. А люди... Люди чтобы были! Завтра проверю.

Позванивая конской амуницией, постукивая по булыжнику копыта­ми, краем спешащего людского потока тронулась батарея в путь. А навстречу ей все шли и шли утомленные, стронутые войной с родных мест и ограбленные ею люди. И Кутепову казалось, что не будет ни конца, ни края этому потоку. Что их ждет? Кто приютит, кто накормит их в чужом краю?

4.

Первые разрывы бомб застали Аню в постели.

-  Аня, девочка! Вставай быстрее! - голос матери, как и непонятный грохот, дошли до нее не сразу. Она так устала за вчерашний день! - Скорее! Бомбят! Одевайся!

Вчера она вместе с тысячами вышедших на поле людей копала у Буйнич противотанковый ров, а вечером по настоянию отца перебра­лась с матерью на Быховскую улицу к тетке. Подальше, как утверждал отец, от опасности. А теперь она суматошно одевалась, чтобы бежать в вырытый теткой на огороде окоп.

Когда выбежали на улицу, оглушительно грохнуло совсем невдалеке, под ногами вздрогнула земля, вспышка огня осветила сад.

-   От дает! - басом рявкнула тетка, первой прыгая в окоп. - Приги­байте головы!

А в темном небе пугающе-равнодушно ныли моторы чужих само­летов, несколько прожекторных лучей неуверенно шарили там, где мгно­венными светлячками вспыхивали и гасли разрывы зенитных снарядов, и откуда к земле с нарастающим свистом неслись очередные бомбы.

Аня прижалась к обнявшей ее матери, невольно замирая при каждом новом свисте несущейся вниз бомбы. Почему-то ей казался страшным не сам взрыв, а именно этот режущий уши вой, и она гнулась вниз, боясь и одновременно понимая, что спрятаться от всего этого ада она просто не в силах.

Вздрогнула, когда из-за домов в темноту неба вдруг метнулась крас­ная ракета. "Диверсант?" - испугалась она, и в то же время над ними мелькнула темная тень, воздух наполнился тонким свистом летящих бомб.

-   Ложись! - гаркнула тетка.

Но на этот раз не вздрогнула земля, бомбы разорвались удивитель­но тихо, и почти сразу в окопе стало светлее.

-   Что это? - удивилась мать.

-   Горит! - взвизгнула в ответ тетка. - Макрушиха горит!

Теперь это увидела и Аня. Правда, дом Макрушенков еще не горел, но по скату крыши, быстро стекая вниз, расползался яркий, слепящий глаза огонь.

-   Горят! - вопила тетка. - Макрушиха, черт! Или не видишь?

Но Макрушиха, кажется, не видела ничего. И тогда тетка выскочила наверх, освещаемая пламенем пожара, кажущаяся в его свете несураз­ной, словно отплясывающей какой-то дикий танец, кинулась к соседям. Аня бросилась вслед за ней.

.Откуда-то появилась лестница, и тетка, стоя на ней, пыталась метлой сбросить растекающийся огонь на землю, где прыгала и что-то кричала прибежавшая Макрушиха. А огонь все ширился и рос, и отблески его уже плясали в чердачном окне. Двое парней принесли воды, мешая друг другу, тетка и парни перетащили лестницу к этому окну, но, когда его открыли, из окна ударил яркий язык пламени, парень с лестницы покатился вниз.

-   Горим! - наверно, только теперь поняв, что пожар не унять, заора­ла Макрушиха. - Горим! Люди добрые!..

Недалекий трескучий разрыв оборвал ее крик, бросил всех на зем­лю. Когда Аня вскочила, крыша Макрушихи была уже в огне, и парни лихорадочно выбрасывали из окон вещи, тетка же относила их подаль­ше от огня. Аня кинулась ей на помощь.

Через десяток минут к дому было уже не подступиться. Загораживаясь от огня, они побежали к окопу, где уже сидели малолетние дети оставшейся без крова Макрушихи.

Огонь яростно бушевал во многих местах, совсем недавно темная ночь теперь была тревожно-светлой, нарастающий ветер нес над голо­вами тучи искр, а со стороны вокзала накатывались тяжелые удары продолжающейся там бомбежки.

Самолеты улетели только под утро. Макрушиха перетащила остатки вещей в дом тетки, уложила перепуганных детей, прилегла сама.

Еще плыл над городом дым неутихших пожаров, а люди уже брели по улицам с лопатами в руках, направляясь туда, где не успели закончить свое дело вчера. Сегодня их было больше.

-    Анька! - увидев в толпе идущих Аню. обрадованно закричала однокурсница Галя Карпик. - Живая?

-   Живая, - улыбнулась Аня.

-   Ох, и бомбили нас! - возбужденно проговорила Галя. - Ну, прямо все бомбы на нас кидали! Думала, что помру со страху.

-   Луполово бомбили? - спросила Аня.

В Луполово жил Павел.

-   Еще как!

С Павлом Аня не виделась с того дня, как вернулись с Березины. Занятий в училище больше не было, а ехать в город просто так в такое тревожное время не разрешали родители. "Еще не хватало в переплет попасть!" - сердился отец.

-   Ты смотри, сколько народу сегодня вышло! - продолжала Галя. - Чуть ли не весь город.

Во всю длину Бобруйского шоссе, насколько видел глаз, все шли и шли люди. Женщины, пожилые мужчины, совсем юные мальчишки и девчонки. Подойдя к тому месту, где вправо от шоссе тянулся только лишь начатый противотанковый ров, они без всяких команд поворачи­вали в поле, занимали еще свободные места и начинали рыть землю. Часть мужчин военные отсылали куда-то дальше, в сторону Ямницкого леса и к Буйничам, где с раннего утра копали свои окопы расположив­шиеся здесь бойцы.

Пройдя по полю метров четыреста, девушки подошли к тому месту, где женщины только становились в цепочку, спустились в еще не глубокий ров, и перед тем, как воткнуть в землю лопату, Аня непроиз­вольно оглянулась по сторонам.

Кругом были десятки торопливо работающих людей, все они молча­ли, и только шорох осыпающейся крошки да звуки вонзающихся в зем­лю лопат нарушали повисшую над полем тишину.

Прошел час, другой, но никто не объявлял перерыва, женщины лишь смахивали с лиц капли проступившего пота и снова брались за лопаты.

-   Глянь, отдыхать и не думают, - шепнула Галя Ане. - Видно, шибко на немца обиделись. Ишь, как швыряют!

Женщины работали с каким-то ожесточением, не желая отдыха и не отвлекаясь на обычные еще вчера разговоры. Даже когда невдалеке появился самолет, они не бросились на дно рва, как это было вчера, а продолжали работать. Самолет, правда, сразу же отогнала вставшая ночью у Тишовки зенитная батарея, но это почему-то вызвало раздражение женщин.

-   Ты гляди! Стрелять начали! - сердито удивилась одна из них. И громко обратилась к проходящему мимо полковнику: - А скажи-ка мне, дядя, мы тут не зря мантулим?

Полковник остановился, повернулся к женщине, и Аня с долей доса­ды увидела, что лицо у него совсем не строгое, какое должно быть у военных, а всего лишь усталое и какое-то уж очень деревенское, почти знакомое.

-   Не понял, - негромко признался полковник.

-   Чего уж тут нё понять? - не отставала женщина. - Там, должно, тоже копали, - она показала рукой на запад, - а немца вон куда пусти­ли. Или у вас против него кишка тонка?

Полковник не обиделся.

-   Не зря! - сказал он. - Пока будем живы - город врагу не сдадим. Это обещаю вам я, командир стоящего здесь полка полковник Кутепов. Пока будем живы!..

Он сказал это так уверенно и просто, что женщины сразу примолк­ли, смущенно переглянулись между собой. А полковник в сопровожде­нии младшего лейтенанта пошел дальше.

-   Ишь, какой уверенный! - вслед ему сказала женщина. - Ну дай-то Бог!..

А Кутепов шел дальше и на душе у него было спокойно. Встал на Лахве и усиленно окапывается батальон Давыдова. Под утро в глубо­кую разведку ушла в сторону Бобруйска усиленная рота лейтенанта Ларионова, а в сторону Дашковки - рота полковой разведки. Невелики, конечно, силы, но без боя к городу врагу уже не подойти. А тем време­нем с помощью десятков тысяч могилевчан строит полосу обороны полк, встали на свои места и готовятся к бою артиллеристы полковника Мазалова, заняли прилегающие высоты зенитчики, минируют предпо­лье саперы. Еще три-четыре дня - и полк всей своей мощью будет готов встретить врага.

-   Вот так, Зайцев! - на ходу произнес Кутепов. - Не город будем защищать... Город жалко тоже, но его можно потом заново построить, а вот людей!.. Их уже не воскресить.

-   Да разве же я не понимаю, товарищ полковник! - обиженно отве­тил адъютант. - Я же все понимаю!

Всего этого Аня не слышала. Ломило плечи и спину, сводило паль­цы рук, а она все кидала и кидала тяжелую землю. Вчера иногда делали отдых, но сегодня позволили себе лишь краткий перерыв на обед, а потом все снова взялись за лопаты. А солнце немилосердно палило и палило спины и плечи, сушило проступивший пот, и кожа становилась неприятно-шероховатой.

-   Анька, я больше не могу! - призналась Галя, страдальчески глядя на подругу. - У меня подламываются ноги.

"У меня - тоже", - чуть не вырвалось у Ани. В этот момент она ясно вспомнила плачущую Макрушиху, ее догорающий дом, свою, сжав­шуюся от страха мать... Чем защитить их от тех, что могут прилететь снова, или рвущихся к городу в гуле далекой канонады, если все ее оружие - вот эта лопата? И снова, всаживая ее в землю, Аня упрямо прошептала:

-   Копай!

Когда солнце наконец опустилось за Ямницким лесом, она вслед за другими побрела к шоссе, еле переступая на негнущихся ногах. И, навер­но, просто не дошла бы до дома, если бы на шоссе она не увидела Павла.

-   Аннушка! - обрадовался он. - Вот здорово! А я все собираюсь к тебе, а никак не выходит.

Усталость не прошла, но словно бы забылась, и Аня быстрее зашага­ла рядом с парнем.

-   Вчера мы были совсем рядом от станции, - продолжал Павел, - но меня не пустили. Мы же теперь все в истребительном отряде, на казарменном положении...

-         А я уже в городе, Павлуша, - сообщила Аня. - У тетки на Быховской. Ты к нам придешь?

Павел смущенно улыбнулся, зачем-то вытер руку о подол рубашки и признался:

-    Вряд ли, Аннушка. Сейчас придем и сразу на занятия. А утром опять сюда.

Он не мог ей сказать, что прошлой ночью, когда началась бомбежка, их подняли ловить диверсантов, а потом до утра пришлось тушить по­жары, и поэтому он совсем не спал.

-   Но я все равно как-нибудь забегу, - пообещал Павел. - Ну, а ты как? Устала?

Аня молча кивнула, искоса разглядывая осунувшееся лицо парня. Жаль, конечно, что он не может прийти на Быховскую, но благо и то, что они встретились здесь и до самого города будут идти вместе, а вечер такой теплый, тихий и гула далекой стрельбы совсем не слышно.

-   Аннушка! - глядя под ноги, неожиданно серьезно начал Павел. - Я хочу тебе сказать... Только ты молчи, ладно? - и когда она кивнула в ответ, продолжал: - Я вот часто думаю: идет война, никто не знает, что будет с нами. Но если... Если мы останемся живы, ты будешь меня ждать?

-   А я всегда тебя жду, - отлично понимая, что он говорит совсем не о том, и почему-то стараясь перевести разговор в шутку, смущенно улыбнулась Аня.

-    Я не это имел в виду! - уже тверже проговорил Павел. - Я серьезно, Аня! Наверно, это будет нескоро, но мы ведь встретимся. Вер­но? А может, и не будет... Поэтому и хочу, чтобы ты знала: я не смогу без тебя. Я и сейчас не могу, но, сама понимаешь...

Аня смутилась, покраснела. В словах парня звучало не только при­знание в любви, о которой они еще ни разу серьезно не говорили, но и нечто большее, то самое "предложение", которого так ждет любая де­вушка. Только она никогда не думала, что это может случиться где-то на шоссе, в толпе устало бредущих к домам людей. И, стараясь вернуть его к реальности, совсем не готовая к ответу, нерешительно произнес­ла:

-   Но ведь нам еще учиться...

-   Учиться? - переспросил он. - Нет, Аннушка! Учиться нам уже не придется. Поэтому и хочу знать: ты будешь меня ждать? Что бы ни случилось - будешь?

-   Буду, - шепнула в ответ Аня.

И тут же оглянулась назад, боясь, что кто-то мог ее подслушать, но они были одни. Деликатно отставшая Галя шла в группе о чем-то бесе­дующих женщин, остальные не обращали на них внимания.

-    И еще! - продолжал Павел. - Ты, пожалуйста, не лезь никуда. Слышишь? Война - не женское дело, без вас обойдутся.

Аня лишь искоса взглянула на парня и отвела взгляд. Днем Галя рассказывала, что девчонки уже ходили в военкомат, и там их обещали взять медсестрами. Но, если девчонок зачислят на курсы медсестер, неужели она останется дома?

-  А я гляжу, гляжу, - неожиданно раздалось за их спинами, - кто это впереди идет?

Аня удивленно оглянулась и почти не поверила своим глазам. Их с лопатой на плече догоняла запыхавшаяся тетка.

-   И ты, теть Дунь, ходила? А я и не знала.

-   А чего же? - задорно произнесла тетка. - Хуже других, что ли? Считай, весь город вышел! Мать твоя тоже не утерпела, а сейчас отца проведать пошла.

5.

Сложные и противоречивые чувства одновременного стыда и незас­луженной обиды испытывал командир дивизии генерал-майор Романов, подъезжая к Могилеву, который согласно приказу ему надлежало защи­щать. Уже несколько дней все его полки находились на положенных местах, а он, их старший командир, вместе со своим штабом волею нелепых обстоятельств и издерганных за эти дни комендантов много­численных станций только что прибывал туда, куда по всем воинским законам должен был прибыть одним из первых.

Утром по радио передавали выступление Сталина, один из штабных командиров сумел раздобыть текст его речи, и генерал, читая его, тер­зался от бессилия. Его призывали к беспощадной борьбе с врагом, а он все еще тащился в тылу, ничего не зная, что с его полками. Что он сможет сказать командиру корпуса в свое оправдание?

Над Луполово ревели моторы своих и чужих самолетов. Наши ис­требители старались отогнать рвущиеся к станции "юнкерсы".

Едва Романов вышел из вагона, его встретил порученец.

-   Немедленно выгружаться! - приказал генерал. - Мою машину - в первую очередь. - И повернулся к стоящему рядом начальнику штаба. Александр Иванович, бери все на себя. В первую очередь уста­нови связь с полками и комендантом города. Мы с замполитом едем в штаб корпуса. Адъютант пока останется при тебе.

-   Ясно! - кратко ответил полковник Карпинский.

Через полчаса генеральская "эмка", поднимая клубы пыли, неслась по лесной дороге.

-   Сейчас направо, - указывал дорогу водителю сержанту Ошарину, порученец. - И снова прямо, теперь уже недалеко...

-   До хорошей взбучки, - невесело пошутил генерал.

-   Да брось ты! - не очень-то уверенно возразил замполит дивизии полковой комиссар Черниченко. - Мы же не виноваты, что на желез­ной дороге творится черт знает что.

-    Виноваты! - упрямо произнес генерал Романов. - Командир и штаб обязаны быть с полками.

Черниченко недовольно покосился на генерала, но спорить не стал.

Генерал Бакунин ждал их в своей землянке. Он хмуро выслушал доклад комдива о прибытии.

-   Не собираюсь, генерал, слушать никаких оправданий. Такое опоз­дание просто преступно. Поэтому впредь потрудитесь подобного не допускать во избежание крупных неприятностей. Садитесь!

 Всего два месяца назад принял дивизию генерал Романов, всего два месяца они знакомы. И, может быть, поэтому комкор рассматривал сей­час своего комдива придирчиво и строго. Молчал и генерал Романов. Какие могут быть оправдания, если идет война?

-   Семью успели перевезти? - вдруг совсем другим тоном спросил комкор.

-   Да! - растерявшись от этого неожиданного вопроса, ответил гене­рал Романов. - Но мое опоздание...

Он хотел сказать, что задержка с прибытием никак не связана с переездом семьи, но генерал Бакунин перебил.

-      Я знаю, Михаил Тимофеевич. Хорошо, что успели. - И, давая по­нять, что с личным покончено, чуть строже сказал: - В курс дела вас введет начальник штаба. А сейчас слушайте главное! Обстановка край­не тяжелая, противник в пятидесяти-ста километрах от города. Ваши полки уже стоят на отведенных им рубежах. Как можно скорее берите все в свои руки, бои могут начаться в любое время. Город поможет вам всем, что имеет.

Недолгой была эта встреча. Пожелав боевых успехов и пообещав, что вскоре он побывает в дивизии, комкор распрощался.

-   Дешево отделались! - выходя от него, признался генерал Рома­нов. - Я бы за такое спросил куда строже. Ну что, теперь к начальни­ку штаба?

-   Ты иди, а мне еще надо представиться своему начальству, - напом­нил Черниченко. - Встретимся у машины. Часа хватит?

Но у начальника штаба генерал задержался куда больше. Не спе­ша, не повышая усталого голоса, выкладывал генерал Биричев неве­селые вести. Чем больше слушал его комдив, тем больше мрачнел. Один из корпусов Гудериана уже вышел к Днепру, нависая над горо­дом с юга. Вчера обойден и взят Борисов, немцы устремились к Орше. Достаточных сил, чтобы остановить их, нет. А дивизии корпу­са только начинают занимать оборону по Днепру, некоторые части еще в пути.

-   Но город будем защищать во что бы то ни стало! - подвел итог начальник штаба. - Таков приказ Верховного командования.

Об этом приказе и думал генерал Романов, уже в вечерних сумер­ках подъезжая к Луполово. "Город защищать во что бы то ни стало! - несколько раз повторил он про себя. - Значит, дивизия останется за Днепром? Одна?"

В душе он не был согласен с этим приказом. Конечно, горько сда­вать города, но ведь важнее сделать неприступным днепровский рубеж! На месте Главного командования он поступил бы иначе: вывел бы все войска за Днепр и за их счет усилил оборону, создал необходимые ре­зервы. Но его мнения никто не спросит, и ему остается одно: выполнять приказ. Тем более, что, пока войска сражаются на Березине, город сда­вать никак нельзя. Через него проходит единственная дорога, по кото­рой еще можно снабжать их всем необходимым. Сдача врагу Могилева означает их гибель.

Еще издали на фоне догорающей зари открылся перед ним взмет­нувшийся на высоком речном берегу город. "Так вот ты какой! - всматриваясь в незнакомые очертания Могилева, невольно подумал генерал. - Есть в тебе что-то непреклонное, гордое..."

-   А не кажется тебе, Михаил Тимофеевич, - словно подслушав его мысли, произнес сидящий сзади Черниченко, - что город на крепость смахивает? Смотри, как бастионы!

-   Пока это просто город, - с досадой отозвался генерал Романов. - А крепостью его предстоит сделать нам. - Он вздохнул и добавил: - И тем людям, которые живут в нем.

Миновали днепровский мост, дорога пошла в гору.

-   Куда держать, товарищ генерал? - спросил Ошарин.

-   Держи к облвоенкомату. Остановись, спроси, как проехать?

Но их остановили раньше, чем это собирался сделать Ошарин. Трое гражданских с винтовками перегородили дорогу.

-   Стой! Кто такие? Документы!

Через пять минут они были на месте.

-   Командир дивизии генерал Романов! - представился комдив ши­рокоплечему полковнику.

-   Начальник гарнизона полковник Воеводин, - услышал он в ответ.

Кадровые военные, понимающие друг друга с полуслова, они сразу нашли общий язык. Пока Черниченко беседовал в соседней комнате с представителями городских властей, кратко обсудили создавшуюся об­становку, договорились о связи, об оружии для формируемого ополче­ния и сводного полка из отходящих к городу бойцов и командиров.

-    Да! - напоследок вспомнил полковник Воеводин. - У меня на складах около десяти тысяч литров горючей жидкости "КС". Думаю, что для тебя она не будет лишней.

-   Лишней? - обрадовался генерал. - У меня в дивизии - ни одной бутылки! Сколько дашь?

-   Забирай пятнадцать тысяч бутылок, - и, заметив на лице генерала недовольство, пояснил: - Все отдать не могу. Надо же хоть что-то оста­вить ополченцам, у них и так с оружием ни к черту.

- Оружие я дам. А с горючей жидкостью... Как бы они сами себя не пожгли!

- Научим!

В полк подполковника Бонича ехали уже в темноте, ориентируясь по полученной у Воеводина карте и его рассказам.

- Ну, боевые ребята эти городские партработники! - весело рассказывал Черниченко. - У них уже более трех тысяч ополченцев под ружьем. На каждом заводе - отряды самообороны, истребительные отряды. Вот как на призыв вождя умеют отвечать наши коммунисты! Они уже делают все, чтобы война стала, поистине, всенародной!

Генерал Романов невольно сжал кулаки, поспешно отвернулся к окну. Не выдать, ни за что не выдать глухой, ищущей выхода злости! Два месяца знакомства - не тот срок, чтобы быть целиком уверенным в человеке и говорить с ним открыто обо всем, что не давало покоя. Слишком памятны уроки последних лет, когда излишняя откровенность приводила к самым непредсказуемым последствиям. "Всенародная! - чуть прикусив нижнюю губу, думал генерал. - Да, теперь, когда фаши­сты за какие-то десять дней сумели захватить чуть ли не всю Белорус­сию, без нее не обойтись. Но почему они сумели? Вот бы о чем спро­сить тебя, мой боевой заместитель!"

Всенародная война!.. Какая высокая фраза! И она же - крик отчая­ния, признание того факта, что "несокрушимая и легендарная" оказа­лась не в силах выполнить свою задачу. Где приграничные армии так называемого Белорусского военного округа? Что с нашими укреплен­ными районами, на которые было угроблено столько сил и средств? Фактор внезапности? Но армия для того и существует, чтобы в любой момент быть готовой к любой внезапности. А она оказалась неготовой! Почему?!

У Полыковичей их встретили подполковник Бонич и начальник его штаба майор Муравьев. При свете фонариков прямо на капоте маши­ны генерал ознакомился со схемой обороны полка, перенес ее на свою карту. И удивился:

-   Сергей Александрович, что это твой начальник штаба мне бумаж­ки сует? У вас, что, карты нет?

Бонич виновато развел руками.

-    Нет, товарищ генерал. Нашли одну в школе - так ее стыдно показывать. Ученическая!

-   Забери мою. Связь с моим штабом есть?

-   Да, только что установили.

-    Едем в твой штаб!

Через час, переговорив по телефону с полковником Карпинским, они ехали обратно. Дорога была пустынной, но на въезде в город маши­ну снова остановили патрули, проверили документы.

-   Ты видишь! - радовался Черниченко. - У них везде полный поря­док. Нет, местные руководители свое дело знают!

Да, комиссар был прав, в городе полный порядок. На перекрестках улиц стояли посты, от мусора и хлама после бомбежки очищены улицы, тщательно соблюдается светомаскировка.

-    Надо, Леонтий Константинович, чтобы и у нас порядок был не хуже. Нам он, кстати, куда важнее.

-   Обеспечим! - заверил Черниченко.

Полковник Карпинский при свете аккумуляторной лампочки сидел в своей палатке.

-   Ну, как? - входя к нему, почти от порога начал генерал Романов. - Разобрался, что к чему? Общая картина ясна?

-   В основном - да! - кивнул начальник штаба. - Вот, взгляни! - он придвинул генералу карту. — Если судить по этим данным, наши пол­ковники действовали достаточно грамотно.

-   Спасибо, Александр Иванович. Если честно, такой быстроты не ожидал.

-   Война торопит, - просто ответил Карпинский.

Романов понимал всю тяжесть свалившейся на него ответственно­сти. Хотя полки и встали на свои места, они далеко не готовы к встрече с противником. Не налажено управление, не решены вопросы взаимо­действия, не готовы оборонительные рубежи, почти ничего не известно о противнике. Взят Бобруйск... Но ведь это произошло три дня назад, и вряд ли фашисты после форсирования Березины стояли на месте. А он, как командир, отвечающий теперь за все, что может случиться на его рубеже, впервые видит карту с нанесенной на ней обстановкой. Впро­чем, и обстановкой это можно назвать лишь условно: там, где обозначен противник, нет пока ни одного значка! И, стало быть, главное сейчас - разведка.

-   Записывай, Александр Иванович! Приказ подполковнику Боничу: правофланговый батальон снять с рубежа, усилить артсредствами и с рассветом направить в глубокую разведку на Друть, севернее Минско­го шоссе. Дивизионный разведбат с этой же целью - в сторону Боб­руйска. В центре...

Генерал задумался. На карте начальника штаба в центре был обо­значен выдвинутый далеко вперед полк... сто десятой дивизии.

-   Это что еще за боевая единица? - еще ниже наклонившись над картой, удивился генерал. - Откуда он взялся?

-   Откуда взялся - сказать пока не могу, - пожал плечами полков­ник Карпинский. - А что стоит там - это точно. У меня недавно был начальник боепитания этого полка, просил указать склады.

-   В корпусе уточнял?

Полковник Карпинский нахмурился.

-   Пытался. А мне ответили, что я порю чушь. По их данным, триста девяносто четвертый полк стоит за Днепром.

-   Вот это дела! - озабоченно протянул генерал Романов.

Было отчего задуматься! Посылать разведку в занятый этим пол­ком район не имело смысла и в то же время... Если случайно оказав­шийся здесь полк неожиданно снимут и переведут в другое место, на карте появится белое пятно.

-    Решим так! - отчеканил генерал Романов. - Я сейчас же еду в этот полк. А насчет разведки, - он повернулся к адъютанту: - Осинин! Ты же бывший разведчик?

-   Так точно! - вскочив с места, подтвердил лейтенант Осинин. - Командир взвода конной...

-   Добро! - остановил его генерал. - Бери у Щеглова взвод конни­ков - и в разведку! Иди сюда. Вот, смотри! Завтра к вечеру я должен знать, что делается на Друти отсюда и до Бобруйского шоссе.

-   За день не успеть, - прикидывая расстояние, усомнился Осинин.

-   А ты постарайся. Если ничего угрожающего не заметишь, разре­шаю задержаться еще на день. Но не больше. Отправляйся! А я сейчас же еду в этот приблудный полк.

-   Ночью? - недовольно произнес Карпинский. - Но тогда возьми хоть броневик. Мало ли что!..

Генерал Романов только усмехнулся. Броневик слишком тихохо­ден, а времени - в обрез.

В полночь генеральская "эмка" скользнула через днепровский мост, двинулась в гору, на пустынные, без единого огонька улицы города. Несколько раз ее останавливали, проверяли документы, а на выезде из города чуть не повернули обратно.

-   Нельзя дальше, товарищ генерал! - настаивал выскочивший напе­ререз машине милиционер.

-   А в чем дело?

-   Диверсантов на чердаке окружили, а они отстреливаются. Пока не перебьем - по улице ехать нельзя.

Генерал с досады крякнул. Не поехал на броневике! А как бы сей­час пригодился пулемет.

-   Петр, поворачивай обратно, ищи объезд.

Только через час, порядком покружив по улочкам предместья и миновав боевые порядки полка Бонича, выбрались в поле. Узкие по­лоски света из затемненных фар тускло освещали серую ленту шоссе, и Ошарин не спешил. А где-то впереди за горизонтом то и дело вспыхи­вали и гасли бледные вспышки ночного боя.

-   Прибавь-ка скорости! - приказал генерал Романов, уверенный, что ехать им еще далеко. На схеме Карпинского неизвестный полк был обозначен на Друти.

Но не успели доехать и до Лахвы, как на шоссе показался вскинув­ший над головой руку красноармеец. Пришлось остановиться.

-   Какая часть? - приоткрыв дверцу, осведомился генерал.

-   А вам какая нужна, товарищ... - красноармеец наклонился пони­же, стараясь разглядеть знаки различия, - товарищ генерал?

-   Любая!

-   Тогда я вызову начальника караула. А вас прошу выйти из маши­ны. Прикажите водителю погасить свет.

"Строгий!" - выходя из машины, отметил генерал.

Вскоре подошел начальник караула, проверив документы, сообщил, что здесь стоит триста девяносто четвертый полк полковника Слепокурова.

-  Но мне доложили, что он на Друти! - удивился генерал Романов. - Проводите меня в штаб.

Минут через пятнадцать блужданий по кустарнику добрались до штабной землянки.

-   Введите, полковник, в курс дела, - попросил генерал Романов. - Кто вами командует и как вообще вы оказались здесь?

-   Оказались согласно приказу, - угрюмо ответил Слепокуров. - А командовать... Никто не командует!

То, что генерал Романов услышал дальше, не поддавалось никаким объяснениям. Полк, одним из первых прибывший в Могилев, неизвест­ный представитель штаба фронта выдвинул сюда с краткой задачей: "стоять до конца".

-   Вот с того времени и стоим и никаких приказов больше не посту­пало, - объяснил полковник Слепокуров. - Поэтому действуем по об­становке.

- В связи с тем, что вы расположились перед боевыми порядками моей дивизии, прошу доложить обстановку подробно.

-    Это можно, - уже спокойнее ответил Слепокуров. - Онищенко! Подними начальника штаба.

Через пару минут вошел злющий, как черт, затянутый в ремни пор­тупеи майор.

-   Командир сто семьдесят второй дивизии, - Слепокуров кивнул на генерала, - просит доложить обстановку.

-   Хуже некуда! - чуть ли не заорал майор, и лицо его пошло крас­ными пятнами. - То рядом части двадцатого корпуса, то десантники... Боеприпасы то клянчишь, то воруешь, раненых суешь кому попало!

-   Стоп! - остановил его генерал. - Давайте, майор, сначала успоко­имся. Курите? Тогда закурите.

И внешне спокойно ждал, пока измотанный неразберихой начальник штаба, ломая папиросы и спички, закурил, нервно затягиваясь раз за разом.

Оказалось, что второй батальон полка третий день ведет тяжелый бой на Друти во взаимодействии с то и дело меняющимися частями то двадцатого мотокорпуса, то четвертого воздушно-десантного, то передо­выми отрядами пятьдесят третьей стрелковой дивизии. И третий день начальник штаба находится в этом батальоне, появляясь в полку лишь для решения неотложных вопросов.

 - Там же ничего не понять, товарищ генерал! - закуривая очеред­ную папиросу, нервно рассказывал майор. - Ясно же, как божий день, что корпуса разгромлены, отходят! А чтобы хоть как-то прикрыть отход, суют нам все, что попадется под руку... Ни боеприпасов, ни связи, ни транспорта! Вот и кручусь там. А немцы прут танками, с утра до ночи глушат минами.

-   Сколько еще, по вашему мнению, там можно продержаться?

Начальник штаба удивленно взглянул на генерала. Неужели он ни­чего не понял?

-   Этого я не знаю. Как только отойдут корпуса, побежим и мы. А у них - свое начальство, свои приказы, и мне они их не сообщают.

-   Ладно, иди отдохни, - решил Слепокуров.

Когда майор ушел, с минуту посидели молча. Потом генерал Рома­нов ознакомился со схемой обороны полка на Лахве.

-   Зачем держите начальника штаба в передовом батальоне? - уже собираясь уезжать, спросил он.

-   Вы же видите, какая там обстановка, - пожал плечами Слепокуров. - А батальоном командует лейтенант. Вот и приходится держать. Ну, ничего, отойдет батальон сюда - снова все будем вместе. А вы, товарищ генерал, доложите о нас в корпус, уточните, как нам дальше быть. Нельзя же воевать, ничего не зная.

-   Доложу. Вопросы ко мне есть?

-    Есть! - кивнул Слепокуров. - Позарез нужны боеприпасы! И еще! К нам выходят из окружения бойцы и командиры...

-   Оставляйте их у себя, - сразу поняв суть просьбы, решил гене­рал. - Формируйте новый батальон. Постоянно держите связь с сосе­дями. В случае их отхода передовой батальон сразу выводите на ос­новной рубеж.

Обратно генерал Романов ехал успокоенным. Не имея никаких рас­поряжений, полковник грамотно расположил батальоны, умело прикрылся передовым отрядом. Даже в случае его отхода полк не пропустит фа­шистов дальше. А что произошла путаница - не так страшно. Штаб корпуса теперь разберется.

Но разобраться еще предстояло.

-    Штаб корпуса настаивает, что полк Слепокурова находится за Днепром, - в полной растерянности доложил полковник Карпинский.

-   Да я только что от него! - рассердился генерал. - Звони снова в корпус! Надо предупредить и комдива сто десятой... И вот что! Отдай приказ везти Слепокурову боеприпасы.

Пока полковник Карпинский вносил изменения в схему обороны и разговаривал с подполковником Боничем, генерал Романов устало си­дел у стола. Отдохнуть бы, хоть пару часов отдохнуть! Но слишком грозна обстановка, а он, как командир дивизии, только еще знакомится с ней, не имея пока возможности принять первое решение. И, стряхивая подступающую дремоту, решительно встал с места.

-   Сейчас я еду к Кутепову!

-   Но ведь уже рассветает! - недовольно заметил Карпинский. - А ты еще...

-   Вот именно рассветает, - перебил генерал. — А я еще не знаю, что делается на левом фланге. Буди Черниченко, поедет со мной.

6.

            У Сельца жителями ближайших деревень были подготовлены не­плохие окопы, но Кутепову этот рубеж не понравился. Слишком близко к основной линии обороны. И вторые сутки батальон Давыдова спешно закапывался в землю вдоль низменного, поросшего кустарником бере­га Лахвы. Пятую роту старшего лейтенанта Фуфачева комбат-два по­ставил в центр обороны, по обе стороны Бобруйского шоссе, и ротный, прекрасно понимая всю важность этого участка, чертом носился по своему рубежу.

-    Командир взвода! - то в одном, то в другом месте гремел его разгневанный голос. - Ты долго будешь копаться? Другие уже заканчи­вают, а ты!..

Взводные, не хуже командира роты знающие, что никто еще не за­канчивает, сначала потихоньку огрызались, а потом примолкли. Спорь не спорь, а копать все равно надо. И в свою очередь, как могли, торопи­ли бойцов и командиров отделений. А солнце, будто осатанев, немило­сердно жгло солдатские спины, всем постоянно хотелось пить, и бойцы то и дело устремлялись к недалекой Лахве, спеша наполнить водой опустевшие фляги.

Но ни жара, ни усталость, ни жажда - все бы это не казалось таким тяжким, если бы не брели из-за Лахвы группы беженцев и окруженцев. Обтрепавшиеся, голодные и уставшие, они имели такой вид, что бойцы, глядя на них, настороженно переглядывались и невольно опуска­ли лопаты.

-   Не допускать никаких общений с окруженцами! - еще в первый же день приказал капитан Давыдов. - Всех немедленно отправлять в тыл.

Но легко было отдать такой приказ и не так-то легко его оказалось выполнить. Окруженцы, побывав в боях и повидав всякого, бесцере­монно сворачивали с шоссе, подходили и просили закурить или что-нибудь пожевать, присаживались на кучи свежевыброшенной земли и рассказывали такое, что у еще не обстрелянных бойцов округлялись глаза.

-   Ох и бьет, паскуда! Особо - самолеты... Как зачнут!..

Больше всего таких вестей выпадало на долю расположившихся рядом с шоссе отделениям сержанта Смирнова и ефрейтора Громова. Первое время Смирнов гнал их дальше, но под вечер из-за реки вышли человек восемь особо нахальных, ни на какие команды не реагирую­щих.

-   Ты, сержант, не очень-то! - вступил в спор с ним здоровый дети­на. - Ты еще немца и не нюхал. А как попрут на танках...

Смирнов небрежно усмехнулся.

-   Испугал!

-   А ты не лыбься, - не сдался мордастый. - Мы тоже не хуже тебя копали, а как до дела дошло, так и пошли мужики руки кверху подни­мать, Их сила прет и никакого удержу им нету!

-   А ну, пошел отсюда! - разозлился Смирнов. - Руки поднимать!.. Я тебе сейчас подниму! Мотай, если в штаны наложил.

-   Ори, ори! - отмахнулся мордастый. И неожиданно обратился к бойцам: - Вы его, ребята, не очень-то слушайте. Его дело — командо­вать, а ваше - мозгой соображать. На границе вон сколько войска сто­яло, да и то...

Договорить он не успел. Сержант сгреб мордастого за воротник, дернул на себя, взмахнул кулаком...

-   Отставить! - рявкнул так не ко времени появившийся за их спи­нами старший лейтенант Фуфачев. - В чем дело?

-   Да вот, - Смирнов отбросил детину от себя, - разговорчики, сво­лочь, тут заводит... Да за такое!..

Его била нервная дрожь, голос прерывался, но для Фуфачева глав­ным было то, что он увидел: в роте случилась драка! А это было нару­шением порядка, за который он отвечал головой.

-   Прекратить! Сержант Смирнов, почему допускаете рукоприклад­ство? А вы, - крутнувшись на каблуках, Фуфачев повернулся к окруженцам, - немедленно следовать дальше. Кто старший команды?

Но старшего у окруженцев не было, и, хмуро поглядывая на расхо­дившегося ротного и сбежавшихся на шум бойцов, они не спеша потя­нулись по шоссе за мордастым.

-   По местам! - распорядился ротный, очень довольный тем, что воз­никший скандал не перерос в общую потасовку. - Продолжать работу и ни в какие разговоры ни с кем не вступать. Ясно?

-   А что он, гад, армию позорит? - не сдержался еще не пришедший в себя Смирнов. - Вот за это и получил по шее.

-   Р-разговорчики! - повысил голос Фуфачев, давно усвоивший, что его дело - отвечать за вверенную ему роту, а за армию полагается отвечать другим. - Выполнять приказ!

Но остатки отступающих частей шли в этот день особенно густо, и к темноте от постоянных словесных баталий с ними Смирнов немного охрип. А уже в темноте подошел к нему боец Гавриков, сочувственно сказал:

-   Они завтра и опять переть будут. Всех, сержант, не перебрешешь, у тебя и так уже голоса не стало.

-   Что же, по-твоему, пост здесь выставлять? - огрызнулся Смирнов.

-   Ну, пост - не пост, - вздохнул Гавриков, - а придумывать что-то надо. Иначе своими разговорчиками они тут шороху наведут. Ребята и так уже сомневаться начинают: то ли дальше копать, то ли к отступле­нию готовиться?

-   Это кто же такую пропаганду ведет?

-   А те, которые мимо шагают, они и ведут.

Смирнов только вздохнул. Ведь не одиночки бредут, а целые группы, многие без оружия. Есть и такие, кто уже натянули на плечи граждан­ские пиджаки и идут вместе с беженцами. Только в разговорах выяс­няется, что они - бывшие красноармейцы. Но что делать с ними, Смир­нов не знал. Не бить же всех подряд по морде!

-   У меня тут одна мысля появилась, - переминаясь с ноги на ногу, произнес Гавриков. - Если, конечно, позволишь...

-   Валяй! - занятый своими мыслями, отмахнулся Смирнов, не очень- то веря, что можно что-то придумать. Дорогу не перекроешь, и значит, беженцы и окруженцы будут идти и завтра.

Но на рассвете, когда он выбрался из недостроенного блиндажа, с удивлением увидел у шоссе невысокий столбик, к которому проволо­кой была прикручена доска, а на ней - надпись углем: "Котлопункт для отступающих — 500 метров".

Смирнов ринулся обратно в блиндаж, растолкал пристроившегося на нарах Гаврикова.

-   Это ты там надпись соорудил?

-   А что? - протирая глаза, воззрился на него боец.

-   А то, что за это тебе ротный голову оторвет! Где там котлопункт, ты что выдумал?

-   Ну, уж и оторвет, - слезая с нар, зевнул Гавриков.

Ротный на шоссе появился уже после завтрака, когда солнце вылез­ло за Днепром. Задумчиво постоял у объявления, почитал гавриковские каракули, потом поманил пальцем издали наблюдающего за ним сер­жанта.

-   Твоя работа?

-   Боец тут один, - несмело начал Смирнов. - Сломать?

-   Пусть стоит, - после кратного раздумья решил ротный. - Там с ними, - он кивнул в сторону КП батальона, - как-нибудь разберутся.

Сержант облегченно перевел дух. Пронесло!

Хитрость Гаврикова сработала отлично. Завидев надпись на столбе, окруженцы уже не лезли в окопы, а, стрельнув на ходу махорки, спеши­ли дальше.

И все же принесенные ранее окруженцами вести уже делали свое дело. Глядя на шагающих по шоссе красноармейцев, нет-нет да и подхо­дили бойцы к сержанту.

-   И позавчера шли, и вчера... Как думаешь, сержант, трепались они, когда про немца рассказывали?

Сначала он хмуро отмалчивался. Вчера и позавчера, когда окружен­цы настырно лезли в окопы, никаких вопросов никто не задавал. А сегодня, едва Гавриков сумел спровадить гостей подальше, все полезли с расспросами. Даже Ибрагимов, с которым он прослужил больше года и надеялся на него, как на самого себя, подошел, рубанул малой сапер­ной лопаткой по краю окопа, невесело поинтересовался.

-   Как сшитаешь, товарыш командыр, долго они еще идти будут?

-   Как все пройдут, - заверил его Смирнов.

-   Это понымаю, - согласился Ибрагимов. - Только уж шибко они напуганные. Одын говорил, что немцы все на танках едут.

К вечеру третьего дня основной рубеж был закончен. Все ждали разрешения на отдых, но Давыдов неожиданно распорядился выделить от каждой роты по взводу для оборудования запасного рубежа за неши­роким леском, а остальным отдыхать посменно и продолжать улучшать оборону.

-   Покимарили! - подвел итог вечно всем недовольный боец Степкин из мобилизованных. - Тут и без немца загнуться недолго.

-    Разговорчики! - гаркнул в ответ Смирнов, не менее Степкина обиженный приказом комбата. - Я когда тебе приказал затвор винтов­ки тряпкой обмотать?

-  Да где же я ту тряпку возьму? - удивился Степкин. - Придумали же ружье, что без тряпки не стреляет!

В какой-то мере он был прав. Новенькие СВТ, которые получили в эшелоне, оказались чертовски капризными. Чуть попал в затвор пе­сок - и его уже не открыть. Разве что ударом саперной лопаты? Вот и ходят бойцы с винтовками, закутанными в портянку или полотенце: ведь песок кругом!

Ночь прошла в неспешном - сказывалась усталость - ковырянии в окопах, маскировке брустверов да в кратком отдыхе в тесном и душном блиндаже. А утром все вдруг увидели, что шоссе неожиданно опустело. Вчера до темноты по нему брели гражданские, двигались группы бойцов, теперь же не было видно ни одного человека. Правда, перед самым завтраком с того берега проехала машина с пушкой на прицепе, и соскочивший с нее ефрейтор торопливо "стрельнул" у Смир­нова закурить, но в ответ на его вопросы только махнул рукой и пом­чался догонять машину.

А вскоре после завтрака где-то далеко за Лахвой глухо загремела канонада, и сразу засновало по окопам начальство, раздраженно указы­вая на разные недоделки и требуя их устранения. Впрочем, гул орудий­ной стрельбы подстегнул бойцов лучше всяких приказов. Одни нача­ли торопливо маскировать брустверы, другие заваливали землей бре­венчатые накаты над дзотами и блиндажами. Даже Степкин, которого надо было все время подгонять, теперь яростно орудовал лопатой.

-   Что, припекло? - проходя мимо, с мстительным удовлетворением удивился Смирнов.

-  Дык голова торчит, товарищ сержант, - продолжая копать, признал­ся Степкин.

-   А вчера не торчала?

-   Думал - хватит. А нынче глянул - торчит! А у меня ведь двое деток, вот и надо спасаться.

Но едва в окопах появился батальонный комиссар Зобнин, Степкин тут же отложил лопату, шагнул ему навстречу.

-  Дозвольте обратиться, товарищ комиссар!

-   Слушаю! - остановившись, разрешил Зобнин.

-   Тут у него есть умный боец Гавриков, товарищ комиссар, - про­странно начал Степкин. - Так вот он говорит, что армия наша не отсту­пает, а которые оттуда идут - все сплошь паникеры и дезертиры. Очень хотелось бы знать, как оно на самом деле?

-   Насчет того, что все сплошь паникеры, не знаю. А вот что нам, товарищ боец, воевать здесь, это точно. Так Гаврикову и скажите. - Усмехнулся и неожиданно спросил: - Боишься?

-   Так жить-то охота, товарищ комиссар.

Смирнов, слушая его, зло сплюнул. Вот и воюй с такими! А ведь мобилизованных, вроде Степкина, больше половины. Всего пять чело­век кадровых в отделении, а остальные... Он даже не знает, умеют ли они стрелять в цель.

-   Такой разговорчивый, понымаешь! - словно бы не замечая сер­жанта и поглядывая в сторону Степкина, заговорил Ибрагимов. - Жить хочу! А моя - не хочу?

Его сосед по окопу и давний друг Сапегин улыбнулся, неторопливо пояснил:

-   Чего ты от него хочешь? Колхозник!

-   А я не колхознык? - обиделся Ибрагимов. - Я тоже дэрэвня жил. Дома папа-мама ждет, сестренка скучает.

Глухой рокот артиллерийской стрельбы вызывал тревогу, и Смир­нов, осматривая свое немудрящее полевое хозяйство, думал о том, как сделать, чтобы бойцы встретили подступающего врага, как полагается. Конечно, в полный профиль отрыты окопы, надежно засыпан землей дзот, где уже засели станковые пулеметчики. Но слишком уж разбави­ли роту, отправляя первый батальон на фронт, передав ему много кадро­вых бойцов, взамен которых и пришли Степкин, Гавриков, Ломов и дру­гие, те самые "колхозники", призванные из запаса. Вчера вечером всем раздали гранаты, и он с час учил "колхозников", как с ними обращаться и бросать в цель. Мужики дружно кивали головами, уверяя, что все понятно. А когда занятия окончились, осторожно, поглядывая на грана­ты с опаской, положили их в ниши и больше не трогают. Решатся ли взять их в руки, когда начнется бой?

Часов в десять утра в батальон прибыл полковник Кутепов. Капи­тан Давыдов встретил его на шоссе.

-   Бьет? - выслушав рапорт и кивнув за реку, спросил командир полка.

-   Бьет, товарищ полковник! - подтвердил Давыдов. - Часа три, как лупит. Думаю, Ларионову приходится несладко.

-  Значит, к ночи жди немца сюда, - уверенно произнес Кутепов. - Речку, как я приказал, разведал?

-   Так точно! В обе стороны километра на два.

-   Ну и как?

-  Речка, товарищ полковник, что надо! По берегу - болото. Пробова­ли перелезть - куда там! По пояс затягивает. А мост заминировали. Как Ларионов отойдет, взорвем.

Кутепов объехал весь участок обороны. Завернул и на огневые по­зиции развернувшейся за линией окопов артиллерии. Это была проти­вотанковая батарея Прощалыкина, и, выслушав рапорт младшего лейте­нанта, Кутепов спросил:         

- А как с личным составом? Доукомплектовались?

-   До полного штатного состава! - лихо ответил младший лейте­нант. - Даже на одно орудие больше.

-   Это еще откуда?

-   Так шли же! - кивнув на шоссе, пояснил Прощалыкин. - Ну, я их... Чего им в город тащиться, если и тут воевать можно? - и уже хвастливо добавил: - У нас теперь даже свой капитан есть!

-   А генерала у тебя нет?

-  Генерала... нет, - поняв, что в чем-то он проштрафился, смутился Прощалыкин. - Но вы не думайте, товарищ полковник, я его не силой, он сам захотел...

-   Зови сюда этого капитана!

Но капитан уже сам шел к ним.

Товарищ полковник! - остановившись в трех шагах, начал он. - Командир батареи капитан Рогов. Вышел на соединение с Красной Армией, имея одно орудие с неполным расчетом.

-   Так точно! - поспешно подтвердил Давыдов. - Документы у всех в порядке, я проверял.

Кутепов тем временем внимательно рассматривал стоящего перед ним капитана. И по его осунувшемуся лицу, и по обмундированию было хорошо видно, что стоило ему выйти к своим.

-   Откуда шли?

-   Из-под Кобрина, - спокойно, как о чем-то само собой разумею­щемся ответил Рогов. - У нас машина была. Только с дорогами вот... Все больше лесами шли.

-   Где остальные расчеты?

-    Погибли в бою.

То, что капитан с остатками своей батареи вышел к своим, было похвально. Но то, что он, пусть и по своему желанию, оказался под командой младшего лейтенанта, не лезло ни в какие армейские ворота. В том же сводном полку наверняка не хватает опытных командиров, а тут...

-   Почему не явились в штаб?

-   Воевать хотел, товарищ полковник, - без всякой рисовки ответил капитан. - Надоело убегать и прятаться. И бойцов своих... В общем, хотел быть вместе. Привык.

-   Хорошо! - решил Кутепов. - Оставайтесь пока здесь, помогайте комбату. Вопросы есть?

Рогов вынул из нагрудного кармана гимнастерки запечатанный кон­верт, подавая его Кутепову, произнес:

-   Приказано передать первому старшему командиру.

-   От кого?

-   Этого я не знаю. Подобрали в лесу раненым, два дня везли. Потом он умер. Это, - Рогов кивнул на конверт, - отдал перед смертью.

-   Ясно! - неопределенно протянул Кутепов, пряча конверт в план­шет. - А ну, отойдем, капитан. И едва они отошли в сторону, спросил: - Вы действительно не знаете, кто передал вам конверт?

-   Не знаю, - подтвердил Рогов. - Мы спешили на звуки боя, искали своих. Но, пока добрались, все было кончено. Там наших много лежало. А этого нашли случайно невдалеке, всего в бинтах, без гимнастерки.

-   Ну хорошо, - кивнул Кутепов. Тогда еще вопрос. Вы уже побы­вали в бою. Скажите, что, по-вашему, представляют немецкие войска? В чем их сила?

Рогов невесело усмехнулся.

-   Отвечать честно?           

-   Конечно!

-   Их сила - в нашей слабости.

Он многое мог бы добавить к этой короткой фразе, но только чело­веку хорошо знакомому. Говорить же обо всем, что пришлось повидать на пути от границы, только что встреченному полковнику не решился. В лучшем случае он обзовет его трусом и паникером, потому что, как ни крути, он вместе со многими прибежал сюда. А в худшем - может потащить в трибунал.

Ладно, оставим, - обрывая затянувшуюся паузу, кивнул Кутепов. –

Можете не пояснять. Одно скажите. В чем, по-вашему, причина наших неудач?

-   Паника и неразбериха! - сердито уронил Рогов.

Какие-то мгновения Кутепов испытующе смотрел на капитана, по­том отвел взгляд.

-   Что ж, примем к сведению. А вы, как только сюда отойдет рота Ларионова, берите всю артиллерию на себя, помогите Давыдову. Комба­ту я прикажу. - И повернулся к ожидающему в стороне Давыдову: - Капитан,где мой замполит?

-  А он, товарищ полковник... Он вперед поехал. Как началась стрельба, взял отделение и поехал.

"Лихо! - недовольно отметил Кутепов. - Взял отделение - и впе­ред на немцев! Вернется - устрою головомойку".

-   Как только вернется - пусть отправляется в штаб. Думаю, вернет­ся скоро. А следом за ним жди немцев. Понял?

-   Так точно!

-   А если понял, запомни: мне надо еще два дня. Два дня, капитан! Упрись - и ни с места.

-   Два дня, - повторил Давыдов. - И неожиданно попросил: - В таком разе вы нам замполита оставили бы?

-   Это еще зачем?

-   Да он тут, товарищ полковник, такую политработу развел! Оказы­вается, где-то рядом деревня Салтановка, где генерал Раевский еще французов лупил. Ну, он за нее и ухватился. Если, мол, царский генерал на этом рубеже с одним корпусом целую армию держал, то неужто наш батальон какую-то паршивую дивизию фашистов не остановит? Треп, конечно, - улыбнулся комбат-два, - а на бойцов действует, дух поднимает.

Кутепов понимающе кивнул. Он и сам бы оставил Зобнина при втором батальоне, на который вот-вот фашисты навалятся всей силой, но сегодня утром позиции полка проверял комдив, и, хотя от него серь­езных замечаний не было, от замполита дивизии крепко попало. "Кто разрешил? — вспыхнул Черниченко, узнав, что замполит полка на Лахве. - Вы что же, полковник, политработу в боевой обстановке счита­ете второстепенным делом? Немедленно вернуть!"

С начальством, как известно, спорить не положено.

-   Замполиту возвратиться в полк! - сказал Кутепов.

7

Город, словно прислушиваясь к гремящей с утра до вечера далекой пока канонаде, затаился, затих. Чернеют пустыми окнами коробки сго­ревших зданий, в развалинах лежат разбитые при бомбежках. Даже днем на улицах малолюдно. Некуда и незачем идти, нечего купить в опустевших магазинах. Все продовольствие взято на строгий учет, боль­шая его часть идет батальонам ополченцев и ротам сводного полка.

А ночами городские кварталы словно бы растворяются в темноте, на смену уставшим за день орудиям приходят вой чужих самолетов, неистовый треск зениток и сотрясающие удары бомб. Напрасно, обо­значая цели, летят в небо сигнальные ракеты еще не выловленных диверсантов, город прикрыт надежно, только отдельным воздушным пиратам удается прорваться к полуразрушенным улицам, остальные безжалостно крушат пригороды, бомбят станции за Днепром.

Почти не стало беженцев и выходящих из окружения бойцов: все дороги с запада перекрыты врагом. Но на восток путь открыт, и каждую ночь тихо уходят перегруженные эшелоны, увозя оборудование заво­дов и фабрик, раненых и тысячи покидающих родные места людей.

Но город с каждым днем все больше приобретает черты воина. На перекрестках стоят вооруженные ополченцы, улицы патрулируют на­ряды милиции и бойцы истребительных отрядов. В стенах многих кир­пичных зданий появились амбразуры, кое-где возведены баррикады. С каждым днем их все больше. Враг пока еще далеко, но и здесь частень­ко гремят выстрелы: идет беспощадная борьба с фашистскими лазутчи­ками и диверсантами.

Утром генерала Романова и полкового комиссара Черниченко при­гласили на совещание в обком партии. И хотя они прибыли точно к указанному сроку, совещание уже началось.

-   Проходите, товарищи, - видя, как они замялись у двери, пригласил их первый секретарь обкома Макаров. - Не удивляйтесь, что начали без вас. Был ряд своих вопросов, а теперь обсудим общие. - Он поко­сился на открытое окно, в которое врывался гул далекой стрельбы. - Даже по этой вот музыке каждому ясно, что враг приближается к горо­ду. Выходит, войска отступают? Вы можете, товарищи командиры, объяс­нить нам, в чем дело?

Генерал Романов встал с места.

-   Не стану скрывать, - начал он, - что боевая обстановка усложня­ется с каждым часом. Кратко ее можно характеризовать...

-   А вы некратко, - перебил Макаров. - Надеюсь, члены обкома имеют право знать, что происходит у города. Поэтому постарайтесь подробнее.

-   Подробнее, - повторил генерал.

И не сдержал горькой усмешки. Он и сам не знает ее подробно. В приказах по корпусу об этом - ни слова. Продолжает действовать доведенный до абсурда принцип секретности, согласно которому даже он, командир уже вступившей в бой дивизии, не знает общей обстанов­ки на фронте. Не знает ее, кажется, и первый секретарь обкома. Значит, Москва скрывает и от него?

Но тогда вправе ли он докладывать то, что добыто с помощью раз­ведки и рассылаемых во все концы делегатов связи? Ведь сведения настолько тревожны, что их могут посчитать за панические со всеми вытекающими отсюда последствиями. И в то же время просто пре­ступно таить от руководства города горькую правду: остатки частей на Березине и Друти едва сдерживают врага, отход их за Днепр пред­решен. А это значит только одно: Могилев через считанные дни ста­нет передним краем.

И, чуть замявшись, генерал Романов продолжал.

-    К сожалению, я не могу доложить подробно общее положение. Знаю лишь, что оно очень тяжелое, наши части отступают. Вчера раз­ведка установила фашистов в районе Дашковки...

-   Выходит, немцы уже вышли к Днепру? - удивился Макаров.

-    Да, в этом районе вышли, - подтвердил генерал. - Вчера же противник форсировал Друть у Белыничей, а на Бобруйском шоссе наши передовые батальоны допустили прорыв через Лахву.

-   И об этом вы докладываете так спокойно? - взорвался Макаров. - Или вы забыли, что Лахва - это почти рядом? Удивительное, просто непо­нятное спокойствие! Дивизия отступает, а вы!.. Я не понимаю вас, гене­рал Романов!

Ни один мускул не дрогнул на лице генерала.

-   Дивизия стоит на тех рубежах, которые ей установлены приказом, - уверенно произнес он. - И ни одно подразделение с них не отступило. И не отступит. Что же касается боев в предполье, о которых я только что доложил, то их ведут выброшенные вперед батальоны с целью замедлить продвижение врага.

Какое-то время Макаров молча всматривался в чуть нахмуренное лицо комдива, потом негромко сказал:

-    Постараемся вам верить. Но для окончательной эвакуации нам потребуется еще пять-шесть дней. Вы можете гарантировать, что это время у нас будет?

-   Я могу гарантировать только то, что за эти дни враг не ворвется в город, - также твердо ответил генерал Романов. - Но я не могу ручать­ся за соседей... За тех, кто сражается южнее и севернее нас. Если они допустят прорыв врага через Днепр, то...

-   Давайте лучше думать, как надежней защитить город!

И разговор пошел о формируемом ополчении, об оружии для него и продовольствии для сводного полка.

-   Оружие - в первую очередь! - настаивал Макаров. - У нас уже восемь тысяч сведены в батальоны, но у половины нет даже револьве­ров. Ищите оружие, генерал!

Через час все вопросы были решены, и генерал Романов вместе с замполитом выехали в сводный полк, познакомились с бойцами и ко­мандирами.

Роты сводного полка впечатления не производили. Разномастное оружие, неказистый вид обтрепавшихся за дни блужданий по лесам бойцов и командиров... Кажется, хромала и дисциплина, ибо назначен­ный командиром полка бывший начальник областной школы милиции Калугин, хотя и имел звание полковника, но военным его можно было считать только условно. Однако генерал Романов помнил, что эти люди уже побывали в боях, видели и знали врага. Уже одно то, что они не сдались в плен, а вышли к своим, говорило за то, что сражаться они будут достойно.

Когда подъезжали к днепровскому мосту, в небе появились самоле­ты. Две девятки "юнкерсов" плотным строем шли из-за реки, целясь на город со стороны солнца.

-   Ошарин, остановись! - приказал генерал, с тревогой наблюдая за самолетами. - Неужели прорвутся?

Они не прорвались. Еще не открывали огня зенитки, но в небе что- то случилось, "юнкерсы" начали беспорядочно расходиться в стороны, за одним из них потянулся хвост дыма.

И тут же Ошарин воскликнул:

-   Смотрите, товарищ генерал, истребители!

Теперь их увидел и генерал Романов. Маленькие, едва видимые на голубизне неба, они крутились вокруг бомбардировщиков, и звуки их очередей были едва слышны. Загорелся еще один бомбардировщик, и тут же ударил первый залп зенитной батареи, облачка разрывов появи­лись на пути воздушных пиратов, и они потянули в сторону. "Эх, если бы всегда так их встречать!" - вздохнул генерал.

-   Петр, завернем на аэродром!

Авиация, базирующаяся на Луполовском аэродроме, подчиняется не­посредственно фронту и говорить о чем-то с их командирами не имеет смысла. Просто захотелось посмотреть на людей легендарной военной профессии, по-человечески поблагодарить их за ратный труд.

Но встретивший их майор не принял благодарности.

-  А это, товарищ генерал, случайно получилось, - устало и совсем не радуясь одержанной победе, сообщил он. - Возвращались с задания, кое-что оставалось в боекомплекте, а тут они появились. Ну, я и решил атаковать.

-   Так молодец же, майор!

-   Какое там - молодец! - поморщился майор. - Нам бы машины поновей, а эти, - он кивнул на стоящие на поле истребители, - старье, товарищ генерал. Ни скорости нужной, ни вооружения... Да и таких всего пять штук осталось, скоро вообще отлетаемся.

Невеселым получился разговор, и домой генерал возвращался за­думчивым. Ведь готовились же к войне, готовились! А пришла - и вое­вать нечем.

В штабе шла обычная работа.

-   Слепокуров только что донес, что фашисты, кажется, начали раз­ведку боем, - доложил полковник Карпинский.

-   Почему так решил? - насторожился генерал Романов.

-   Ведут атаки небольшими силами на разных участках, артиллерия начала пристрелку по рубежам.

-   Выходит, завтра могут ударить по-настоящему?

-   Скорее всего. Кстати, только что передали из штаба корпуса, что через час генерал Бакунин будет у нас. Просили быть на месте.

Комкор прибыл в точно указанное время.

-   К вечеру к тебе подойдет полк корпусной артиллерии, - обрадо­вал он комдива. - С ним будет полегче. — И тут же буквально ошело­мил: - А ты ночью выводи полк Бонича в мой резерв.

-  Товарищ комкор! - не сдержал горечи генерал Романов. - Но это же!.. Что я буду делать без Бонича?

Это была полная ломка того, что так скрупулезно он создавал все последние дни. Уже сейчас на двадцатипятикилометровом участке обороны города враг сосредоточил полнокровные моторизованную и тан­ковую дивизии против трех его полков. Более чем трехкратное пре­восходство в силах, не считая танков. Если уйдет полк Бонича, оно станет пятикратным.

-   Полк Бонича выводи! - уже жестко приказал комкор. - Надеюсь, ты понимаешь, что без резервов мне не обойтись.

Он мог бы добавить, что резервов у него сейчас нет вообще, что остальные дивизии корпуса растянуты на непомерно больших для них участках, а те силы, которые Ставка передала ему, как резерв, после жестких боев на Березине оказались попросту небоеспособны.

-   Не прибедняйся, Михаил Тимофеевич, - продолжал комкор. - Я ведь тоже считать умею. У тебя во втором эшелоне стоит целый полк, а у других нет ничего. Это - раз! У тебя есть и сводный полк...

-   В нем всего половина штатного состава, - возразил генерал Рома­нов. - А выход бойцов прекратился, немцы закрыли дороги.

-   Но, кроме него, есть и городское ополчение. Как мне сообщили из обкома, в нем около девяти тысяч бойцов. Оружие для него к вечеру подвезут. А уж сделать из них настоящих солдат - это твоя задача. Вот теперь и посчитай, сколько у тебя сил. Две дивизии! Конечно, - продол­жал генерал Бакунин, - правильнее было бы забрать у тебя полк Слепокурова, но он, как мне доложили, уже ведет бой, менять его в такой обстановке опасно.

На это возразить было нечего.

-   Действуй, Михаил Тимофеевич! - пожелал на прощание генерал Бакунин. - И помни: город - ключ всей обороны! Будешь его дер­жать - солоно придется фашистам на всех участках.

Генерал Бакунин убыл, а в штабе началась напряженная работа. Комдив вызвал к себе всех начальников служб: речь шла о почти полном изменении в расстановке сил. Меры требовались самые реши­тельные.

-   Майору Катюшину! - чеканил генерал Романов. - К вечеру под­готовить группу командиров штаба в двадцать человек и направить их на усиление комсостава сводного полка.

-   Товарищ генерал! - удивился начальник оперативного отдела май­ор Катюшин. - У нас и так в штабе негусто...

-    Будем обходиться теми, кто останется! - отрезал генерал. - А сводный полк надо укрепить: ночью ему придется занять оборону се­верного участка. Начарт! Куда поставим полк тяжелых?

У полковника Соловьева уже был свой план.

-   Все артполки предлагаю переформировать, - начал он. - Вместо них создать группы прикрытия пехоты, в каждой из которых будет по дивизиону легкой, средней и тяжелой артиллерии. Чтобы могли стре­лять на любую дальность.

Посидели, подумали и решили: быть группам прикрытия пехоты.

-   Действуй, начарт! Но чтобы к утру артиллерия была на своих местах. Начальник штаба, оформи приказом! Теперь - о центре! Здесь после ухода Бонича образуется разрыв. Чем заткнем этот участок?

-   Разреши, Михаил Тимофеевич? - вступил в разговор полковник Карпинский. И, получив разрешение, продолжал: - Сейчас передовой батальон Слепокурова оторван от полка. Пусть он утром отходит с Друти на рубеж Лахвы.

-   Но утром на этом участке мы ждем атак противника!

-   Вот и хорошо! - улыбнулся Карпинский. - Без артподготовки они не начнут, а на рассвете Слепокурову надо отвести батальон на проме­жуточный рубеж, и пусть фашисты лупят по пустому месту. А потом дать им бой на промежуточном рубеже и снова отойти. И так - до самой Лахвы. Уверен, что фашисты после стольких дней упорной обо­роны полка не сразу разгадают такой маневр и запутаются в обстанов­ке. А потом они окажутся в зоне огня всей тяжелой артиллерии, и Слепокурову станет куда легче. Он и прикроет центр.

После тщательного обсуждения был принят и этот план. А после обеда генерал вызвал на совещание командиров полков. Кратко обри­совав создавшуюся обстановку, поставил полкам новые, вытекающие из нее задачи, рассказал о реорганизации артиллерии.

-   Эх, не отстоял ты меня, Михаил Тимофеевич! - не сдержался подполковник Бонич. — Все остаются здесь, а меня - в тыл!

-   Приказ, Сергей Александрович! - пожал плечами генерал. - Впро­чем, не думаю, что за Днепром тебе будет легче. - Правый фланг пере­дашь сводному полку.

-   Ему? - глядя на присутствующего на совещании полковника Калу­гина, удивился Бонич. - Нельзя, товарищ генерал! Вчера разведка уста­новила скопление противника со стороны Шклова. А у него - два батальона окруженцев. Выдержат ли они?

-   Тогда поставьте мой полк! - вскочил с места подполковник Щег­лов. - Ведь от бойцов стыдно! Все воюют, а мы...

-   Отставить! - строго оборвал его генерал. - Будешь стоять там, где поставлен. - И, давая понять, что разговор закончен, обратился к Кутепову: - Что у Давыдова, Семен Федорович?

-   Давыдов стоит на месте...

-   И пустил немцев за Лахву! - сердито подхватил генерал. - Пол­ковник Мазалов! К утру у тебя будет дивизион тяжелой артиллерии, садись вместе с Кутеповым и думайте, как помочь Давыдову. Завтра к вечеру немцы должны быть отброшены за Лахву! Полковник Слепокуров, вместе с начальником штаба детально отработайте план отвода передового батальона. Начальник штаба! Противотанковый дивизион из-под Буйнич ночью передать полковнику Калугину.

-    Но с уходом дивизиона у меня полностью обнажится левый фланг! - напомнил Кутепов.

-   Знаю! - отчеканил генерал. - Вечером к тебе подойдут два бата­льона ополченцев.

-  Ополченцев? - переспросил Кутепов. - Мальчишек, которые не знают, с какого конца стреляет винтовка?

-  Товарищ полковник! - сердито вмешался Черниченко. - Думайте, что говорите!

-  Подожди, Леонтий Константинович, - остановил его генерал. И повернулся к Кутепову: - Тех самых, Семен Федорович. Если не умеют стрелять - научи. И поклонись городу за то, что он послал к нам этих мальчишек.

Едва закончилось совещание, к Кутепову подошел Мазалов.

-   Чего, хлопец, зажурывся? - улыбнулся он. - Пушки отдавать жал­ко? Зато у нас теперь будут и средние, и тяжелые. Вот уж пальнем! Ну ладно! Что с Лахвой делать будем? Срок-то - сутки!

-   Организуй по фашистам огонь из тяжелых, - предложил Кутепов. - Тогда мы их сковырнем за милую душу.

-    Дорогой мой! - развел руками Мазалов. - Пока эти тяжелые прибудут, пока установим... А я даже не знаю, что за народ в том диви­зионе. Слушай! А из своих ты мне опытного артиллериста не поды­щешь?

-   Из своих, - нерешительно повторил Кутепов. - Есть у меня там один капитан из приблудных. На днях из окружения вышел.

-   Капитан? - обрадовался Мазалов. - Значит, кадровый! Давай его ко мне на инструктаж! Если дельный — сумеет.

8.

Уже в вечерних сумерках, когда не смолкавший весь день гул боя на Лахве затих, Кутепов выехал к Давыдову. Именно здесь был сейчас главный боевой рубеж полка, и надо было помочь комбату в подготовке утренней атаки.

-   Как стемнело, так и затихли, - зло поглядывая в сторону занятой фашистами березовой рощи, докладывал комбат-два. - Ужинают, своло­чи! А то лупили - дай Боже! Но мы все же две атаки отбили.

-   Чего же вчера не отбил? - зло напомнил Кутепов.

Лицо комбата сразу поскучнело.

-   Эх, товарищ полковник! Видели бы вы...

-   Ты мне не ной! - перебил Кутепов. - Доложи, как случилось.

Давыдов зачем-то поправил фуражку, снова взглянул в сторону

затихшего противника.

-   А я уже докладывал. Ларионов во всем виноват.

-   Плохому танцору всегда штаны мешают!

-    Вот честное слово, виноват! - взмолился комбат-два. - Он же обязан был знать, что у него фашисты на хвосте висят! И предупредить. А он отходит себе, даже не прикрылся. И только сошел с дамбы - фашисты тут как тут! Я гляжу и ничего понять не могу. И наши от дамбы бегут, и фашисты. Куда стрелять? - он огорченно вздохнул и признался: - Пока разобрались, они уже на окопы набегают! Мины рвутся, автоматы трещат. И пошло!..

Кутепов понимающе кивнул. Скорее всего, совершив скрытый ма­невр, фашисты пытались отрезать Ларионова, но чуть припоздали. И ударили вслед спокойно отходящей роте, внеся сумятицу и в батальоне Давыдова.

-   Я вижу, что такое дело, - уныло продолжал комбат-два, - скорей к артиллеристам. Им - приказ стоять насмерть, а ротным – выводить повзводно на запасной рубеж. - Давыдов искоса взглянул на команди­ра полка, не встретив возражений, продолжал: - Был у меня план. Как только они чуть успокоются - жахнуть по ним в контратаку и выки­нуть за реку.

-   Чего же не жахнул?

-   С кем? - чуть ли не крикнул Давыдов. - Поглядел я на своих орлов, а у них - глаза на затылке, на Межисетки поглядывают. Хорошо хоть артиллеристы не подвели. Рогов такой огонек дал!.. А в общем, виноват, товарищ полковник.

"Ничего! - разглядывая унылую физиономию попавшего в беду комбата, подумал про себя Кутепов. - Впредь и осмотрительней, и злей будешь".

-   Ларионов, где встал?

-   На правом фланге. Две оставшиеся пушки я у него отобрал.

-   Правильно! А что батальон сумел отвести - за это молодец! А теперь зови сюда Рогова, будем думать, как вернуть позицию.

Уже в полной темноте Рогов отправился на инструктаж к Мазалову, но Кутепов остался в батальоне, решив дождаться ушедших к Лахве разведчиков. Фашисты вели себя тихо, изредка освещая опушку рощи ракетами да постреливая из пулеметов.

Разведчики вернулись уже за полночь.

-   К немцам пополнение прет, товарищ полковник! - возбужденно докладывал мокрый и грязный с головы до ног сержант. - Мы к самой дамбе подобрались, а они по ней идут и идут. Веселые, паразиты! А которые и на броневиках едут.

-   Рота? - уточнил Кутепов. - Две?

-   Больше, товарищ полковник!

-   Отдыхай, сержант. Спасибо за службу! - и как только Смирнов вышел, Кутепов повернулся к Давыдову. - Ясно, капитан? Если не ты их, то уж они тебя погонят утром обязательно.

-   Попробуем...

-  А я тебе приказ отдаю не для того, чтобы ты пробовал! - жестко напомнил Кутепов. - Завтра к вечеру фашисты должны быть за Лахвой. Трудно? Понимаю! Но иного выхода не вижу.

Обратно он возвращался во втором часу ночи. Сзади, чуть поотстав, бежал рысью адъютант и коноводы, пофыркивали уставшие за день лошади. А Кутепов в мыслях все еще был во втором батальоне. Гра­мотен комбат-два и свое дело знает. Не дал фашистам разгромить батальон, из-под носа увел. Но неудача, кажется, выбила его из колеи, поубавила уверенности. Да и сил у него, если уж честно, маловато. Если Мазалов не сумеет дать утром хорошего огня, батальон придется отводить на основной рубеж.

Он вздрогнул от неожиданности, когда перед мордой коня метнулась тень и кто-то схватил его за ногу.

- Стой! Кто идет? - запоздало раздалось сбоку.

- Зайцев, отставить! - мгновенно все поняв и боясь, что горячий адьютант полоснет из автомата,- крикнул Кутепов: - Полковник Кутепов! - и, сдерживая заплясавшего под ним коня, гневно спросил: - Почему действуете не по уставу?

-   Виноват, товарищ полковник, - признался тот, кто схватил его за ногу. - Мы думали... Капитан Гаврюшин приказал хватать сразу, а разбираться потом. Но если бы мы знали, что это вы... А в темноте разве разберешь?

"Опять этот Гаврюшин!" - с досадой отметил Кутепов, стараясь рассмотреть в темноте лицо бойца.

-   Проводите меня к комбату!

Гаврюшин вместе с начальником штаба батальона старшим лейте­нантом Медниковым пил чай. В нательной рубахе, с раскрасневшимся, покрытым каплями пота лицом, он меньше всего походил сейчас на военного. Застигнутый врасплох, поспешно вскочил, мешковато вытя­нулся, готовясь начать доклад, но, вспомнив, что не в форме, охнул и схватился за гимнастерку.

Кутепов сдержал невольную усмешку, наблюдая, как комбат-три натягивает гимнастерку, негромко спросил:

-   Ты что это придумал? Сначала за ноги хватают, а потом начинают кричать: "Стой, кто идет". Устава не знаешь?

-   Знаю, товарищ полковник, - стараясь застегнуть неподатливую пуговицу, заверил Гаврюшин. - Только вчера окликнули каких-то, а они - в кусты! Искали потом, да разве в темноте найдешь?

-   Значит, хватай, а потом разберемся? Так, что ли?

Гаврюшин виновато пожал плечами, и Кутепов, понимая, что комбат в какой-то мере прав, сменил тон.

-   Чаем хоть угостишь?

-    Это можно! - обрадовался Гаврюшин. - Медников, налей! - и только теперь, наконец-то справившись с последней пуговицей, осто­рожно поинтересовался: - Испугали ребята?

-   А ты как думал? - приседая у самодельного стола, усмехнулся Кутепов. - Ночь, темень, а тебя - за ногу! Тут и кондрашка хватить может. Садись!

Досада его уже прошла. Не по уставу, конечно, комбат действует, но и обстановка непростая. Фашисты перекрыли дороги, поток беженцев и окруженцев прекратился. Но кое-где, прорываясь мелкими группами, еще бредут лесами бойцы. И не все, к сожалению, с добрыми мыслями. Некоторые, побывав в окружении и порастеряв командиров, а то и просто поверив фашистской пропаганде, спешат добраться домой. Два дня назад одна из таких групп, выйдя к переднему краю, в ответ на оклик, повернула обратно. Застава открыла огонь. В итоге - двое уби­тых. Оставшиеся в живых потом клялись, что приняли своих за немцев, но попробуй проверь. Поэтому и придумывают разные хитрости коман­диры.

-   Вы от Давыдова? - догадался Гаврюшин. - Как он там?

-   Воюет...

А был слух, что отошел.

-   А ты не слушай, - посоветовал Кутепов.

Через час Кутепов был в штабе. Несмотря на напряженный день, спать не хотелось, на душе было тревожно. Сумеет ли Давыдов выпол­нить свою задачу? Ему было ясно, что для нового удара фашисты подго­товят достаточно сил, и, если комбат их не разгромит, его погонят до самого города.

Кутепов соединился с Мазаловым.

-   Сидим, маракуем! - в ответ на его вопрос сообщил артиллерист.

Ты думаешь, это просто за пятнадцать километров положить снаря­ды точно в цель?

-   Но, если ты их не положишь, немцы завтра выйдут к основному рубежу.

-    Без тебя знаю! - отрезал Мазалов. - Поэтому и сижу с твоим капитаном, когда все нормальные люди спят.

Еще не управился, выводя ополченцев па рубеж обороны, Плотников, не появился Зобнин. Да и звонка Мазалова стоило подождать. И Куте­пов решил: "А напишу-ка я домой письмо".

За те дни, что он провел в Могилеве, семье было послано всего два коротких письма, и сейчас, сидя в тишине пахнущего сырой древесиной блиндажа, он испытывал легкий стыд. Не сдержал-таки данного жене слова писать как можно чаще. Да и что ей напишешь? Что жив-здоров? Ведь не описать того, чем занят каждый день, о чем приходится думать с утра до вечера. И все-таки виноват! Ведь они ждут не дождутся лю­бой весточки, ибо каждый его конверт с фронта - еще одно подтверж­дение их надежды, что он жив.

Кутепов расстегнул планшет, доставая бумагу для письма, неожи­данно вытащил смятый конверт. С недоумением повертел его в руках, не сразу вспомнил, что это - тот самый, что вручил ему капитан-артиллерист. Теперь уже задумчиво он повертел конверт в руках. Что в нем? "Передать первому старшему командиру!" - вспомнил он.

Передать, не распечатывая, в штаб дивизии? А если в конверте - важные, крайне срочные сведения? Тогда он прямой виновник их задер­жки. Вспомнился угрюмый, тяжелый взгляд замполита дивизии Черниченко. Нет, это даже невольной его промашки не простит. И Кутепов решительно надорвал конверт.

Уже первые слова, написанные на вынутом из конверта листке, его насторожили. "Товарищу Сталину". — было выведено нетвердым по­черком химическим карандашом в верху листа. Кутепов придвинул к к себе тускло горящую лампу и начал читать.

Товарищу Сталину. Будучи тяжело раненным и не имея возмож­ности сказать вам лично все, к чему я пришел за первые дни войны, вынужден обратиться к Вам с этим письмом.

1. Обстановка на фронте. Вам, видимо, уже известно, что она чрезвы­чайно тяжела. Но я уверен, что всей правды Вы все же не знаете. А она состоит и том, что с первого часа войны фронта, как такового, нет, фашистские войска, прорвав заслоны передовых частей прикрытия границы, двигаются вперед почти беспрепятственно. Среди большей части комсостава царит растерянность и неразбериха, ряд частей деморализован и неспособен оказать врагу достойного сопротивления. Сдача в плен становится массовой, неоднократны случаи, когда командиры бросают свои части на произвол судьбы и ищут спасения в бегстве. На сегод­няшний день сил, способных остановить врага, на Западном фронте нет. Поэтому все Ваши приказы на этот счет оказываются невыполнимыми и бессмысленными. Кстати, они же говорят за то, что Москва истинного положения дел не знает.

-    Теперь со всей прямотой обязан сказать Вам, кто виноват в со­здавшейся обстановке. Я не знаю и даже не пытаюсь угадать причины, побудившие Вас принять такие строгие меры ко многим высшим и старшим командирам и политработникам Красной Армии, но в итоге их армия потеряла многих талантливых руководителей. Не перечис­ляю поименно, Вы их знаете. А те, кто пришли им на смену, не облада­ют ни достаточным опытом, ни знаниями. Растерявшись в боевой об­становке, они неспособны или боятся принять самостоятельные реше­ния, бессмысленно тратят время на ожидание указаний, тогда как боевая обстановка требует незамедлительных и решительных мер. В связи с этим прошу Вас, если это еще возможно, пересмотреть дела хотя бы наименее запятнавших себя перед Родиной командиров и отправить их на фронт, где они принесут немало пользы.

-    Главная угроза сейчас - вражеские танки и авиация. Примите все меры для наращивания средств борьбы с ними.

Сожалею, что не смогу встретиться с Вами, чтобы изложить свои выводы Вам лично. Очень надеюсь, что это письмо дойдет до Вас, и Вы с обычной для Вас мудростью и прозорливостью сделаете необходи­мые выводы. Больше писать нет сил. Прощайте!"

Внизу письма значились полное звание, фамилия, имя и отчество одного из известных работников Главпура.

Кутепов положил исписанный лист на край стола, долго сидел мол­ча. Передать его дальше? А зачем? Все эти, в большинстве своем спра­ведливые слова, вряд ли что изменят в сложившейся обстановке. Да и сказаны они не о сегодняшнем, а о вчерашнем дне.

Конечно, добросовестные служаки в испуге от чужой дерзости да­вать советы Вождю, перешлют письмо дальше. Но не вызовет ли оно лишь гнев и неприятности близким погибшего?

Кутепов еще раз бегло просмотрел написанное, потом решительно достал из кармана коробок спичек. Нет, дальше хода этому письму не будет! И если лично он окажется в чем-то виноватым, то постарается искупить эту вину здесь, в Могилеве.

9

В батальон Рогов вернулся только на рассвете. Вместе с ним, к радости Давыдова, прибыл и Зобнин.

-  Сказали, что у вас тут веселые дела намечаются, - пожимая руку комбату, подмигнул он. - Вот и решил поглядеть.

-   Веселого пока мало, - признался Давыдов.

-   Так это же - пока! Ты лучше ответь: чем фашист отличается от дуба? - Зобнин подождал ответа, не дождавшись, улыбнулся. - Бойцы говорят, что фашист туп. как дуб, но вдвое слабее. Вот ты ему и загни салазки.

Давыдов хмуро усмехнулся и промолчал. Загни... Под утро развед­чики снова ходили к фашистам и вести принесли совсем не утеши­тельные. Лес у Лахвы буквально набит бронетранспортерами и мото­пехотой, которая и не пытается окапываться. Солдаты кучками сидят или спят поддеревьями, дожидаясь рассвета. Но самым обидным ком­бату казалось то, что разведчиков заметили, даже кричали им: "Рус Иван, ком хер!", но огня по ним не открыли и преследовать не стали. Все это говорило лишь за то, что враг целиком уверен в успехе.

Рассвет принес тому новые подтверждения. То в одном, то в дру­гом месте гитлеровцы начали выходить на опушку леса, что-то крича и размахивая руками, рассматривали притихшие окопы батальона. По­кричав, уходили обратно в лес. А потом зачем-то начали передвигать вдоль опушки бронетранспортеры.

-   Они - что? Нам свою технику демонстрируют? - разозлился Зоб­нин. - Слушай, комбат! А не врезать ли по ним из противотанковых? Расстояние вполне позволяет.

Да, расстояние позволяло. Но комбат отказался.

-   Знаю я их, сволочей! - поглядывая на мелькающие среди деревьев броневики, угрюмо буркнул он. - Небось понатыкали наблюдателей и ждут. Только выстрели - враз засекут! А у меня и так всего шесть пушек осталось. Вот куда бы твоего Раевского!

Ему было ясно, что враг куда сильнее и выбить его за реку своими силами нечего и думать. "Если подведет тяжелая - каюк нам всем тут!" - размышлял он.

Но капитан Рогов безотлучно сидел у принесенной им рации и на все вопросы отвечал одно:

-   Жду! Там - готовятся.

В шесть часов утра прибыл связной от капитана Метельского с сообщением, что разведбат поддержит батальон артогнем и атакой роты. Давыдов чуть повеселел. Но почти тут же. словно предупреждая оборо­няющихся о серьезности своих намерений, фашисты произвели корот­кий, но яростный артналет.

-   Они уже начали! - всполошился Давыдов.

-   Что-то рано, - пригибаясь под комьями летящей в окоп земли, не согласился Рогов. – Они, сволочи, без завтрака в атаки не ходят. У них в этом деле порядок.

Он оказался прав, минут через десять артналет прекратился. А когда дым и пыль рассеялись, Давыдов со злобой увидел на опушке новые толпы солдат. "Любуются, как нас снарядами глушат!" - скрипнул он зубами.

Если бы была его воля, он немедленно бы обрушил на них сейчас огонь всего, что имел батальон, но зная, что этого делать нельзя, только сжимал кулаки. И почти не поверил ушам, когда Рогов наконец-то сообщил:

-   Комбат, начинаю пристрелку!

Рогов передал данные в дивизион. Вскоре первый снаряд прошеле­стел где-то высоко над головами, из-за Лахвы донесся глухой звук раз­рыва.

-   Вот это да! - озабоченно признался Рогов. - Куда улетел - никто не знает. Даже дыма не видно.

-   Давай еще, - предложил малость повеселевший Давыдов. - Толь­ко прицел убавь.

-   На сколько? - сердито усмехнулся Рогов.

-   Ну, это уж твое дело.

Второй снаряд разорвался куда ближе, над лесом за Лахвой всплыл столб дыма.

-   Вон ты где! - обрадовался Рогов. - Ну, теперь уже проще.

Он поколдовал над схемой, передал данные. А через минуту Рогов и стоящие рядом Зобнин и Давыдов испуганно пригнулись от неожидан­но грохнувшего метрах в тридцати тяжелого снаряда.

-   Очертенел? - поправляя сбившуюся каску, заорал Давыдов. - Ты мне еще по окопам трахни! Тоже мне - корректировщик!

К счастью, снаряд никому не причинил вреда. Да и Рогов, получив необходимые данные, прекратил пристрелку.

-   Все, комбат! Пусть теперь лезут.

-    Соколов! - заторопился Зобнин. - Пошли снова к бойцам! В какой роте у вас народ послабее?

-   В пятой, - ответил политрук четвертой роты Соколов. - Позавче­ра первыми дернули...

-   А твои - вслед за ними! - напомнил Зобнин. - Ладно, не злись. Значит, я - в пятую, там политрук ранен.

Командир пятой роты старший лейтенант Фуфачев стоял в одной из ячеек и смотрел в бинокль на опушку леса. Увидев замполита полка, сунул бинокль бойцу, шагнул навстречу, но Зобнин опередил.

-   Все готово, командир? Не в ту сторону сегодня не побегут?

-    Не побегут! - заверил Фуфачев. - Собрал взводных и прямо приказал: кто струсит - стреляй на месте!

-    Правильно! - насмешливо одобрил Зобнин. - Бей своих, чтобы чужие боялись. - И уже серьезно приказал: - Расстрелы - отставить! Для этого трибунал есть. С бойцами говорил?

 - Ну, говорил.

-   И давай без "ну". Вместо политрука кого назначил? Нет? Сейчас же подбери толкового сержанта! И пошли к бойцам.

Вместе с Фуфачевым он шел по окопу, вглядываясь в хмурые лица прячущих глаза бойцов, останавливался и говорил почти одно и то же: что будет дальше нельзя, что за спиной - доверивший им свою судьбу город, и отступление - это смерть!

Начался очередной артобстрел.

-   Отделение - в укрытие! - подал команду сержант Смирнов.

Зобнин вместе с бойцами нырнул под бревенчатый козырек. Здесь можно было не опасаться мин, но для прямого попадания снаряда он был явно слабоват.

-   Чего же не сделали покрепче? — кивнув на козырек и стараясь перекричать грохот разрывов, заорал Зобнин.

-   Мы, что ли, делали? - рявкнул в ответ Смирнов. - Это нам по наследству... А там у нас - будь здоров был!

-   А теперь под ним фашисты сидят?

-   Сидят, мать их черт! - поморщился сержант. - Но мы их еще попрем. Попрем, ребята?

И по тому, мак согласно закивали в ответ бойцы, Зобнин с досадой понял, что сержанту нужные слова даются куда проще. С бойцами он в полном ладу. Но Смирнов думал иначе.

Сейчас, хотя за прошлый день они сумели отбить две атаки, сержант боялся разговора о случившемся и хотел только одного, чтобы зампо­лит полка ушел.

-   Ну, если так, - словно подслушав его мысли, произнес Зобнин. - Тогда желаю боевого успеха!

И, махнув рукой, выскочил из-под козырька.

Он тут же пожалел об этом. В окопе грохот разрывов словно моло­том бил в уши, на каску и плечи то и дело сыпалась земля, фырчали и визжали над головой осколки. "Зря вылез!" - запоздало сообразил Зобнин. И, понимая, что стоять просто так бессмысленно и даже глупо, пересилив себя, выглянул через бруствер. По полю, неясно различимые сквозь поднятую разрывами пыль, редко ехали бронетранспортеры, между которыми цепью шла пехота. "Атака! - охнул Зобнин. - А бойцы - в укрытиях!" Впервые испугавшись по-настоящему, уже готовый истош­но заорать: "К бою!", он оглянулся по сторонам и увидел стоящего в пяти шагах командира взвода.

-   Лейтенант, выводи бойцов!

-   Рано, - едва взглянув на замполита полка и тут же отвернувшись, отрезал лейтенант. - Пусть прекратят обстрел.

Но когда треск разрывов резко пошел на убыль, лейтенант крутнул­ся на месте, во всю силу крикнул:

-   Взвод - к бою!

Бойцы еще бежали по окопу, спеша занять свои места, а он, при­жавшись спиной к земляной стенке, уже выкрикивал очередную ко­манду:

-   По пехоте! Прицел постоянный...

Конец его команды утонул в тяжелом, одновременно качнувшем землю и воздух гуле. Зобнин инстинктивно присел, зажимая голову ру­ками. А земля мелко дрожала под ногами, упруго колыхался воздух, и частый треск винтовочной стрельбы казался в этом грохоте слабым и безобидным. "Это же тяжелая!" - не слыша привычного свиста оскол­ков, наконец понял Зобнин. И бросился к брустверу.

На поле, где только что шли так напугавшие его бронетранспортеры и пехота, стоял настоящий ад. Тяжелые снаряды, взметая вверх огром­ные столбы дыма и пыли, рвались почти без перерывов, топя в огне и вражескую пехоту, и бронетранспортеры. Уже горело несколько машин, остальные то мелькали, то пропадали в дыму, и совсем не было видно то ли залегшей, то ли повернувшей назад пехоты.

-   Приготовиться к атаке! - пробегая мимо и подмигнув ему, прокри­чал лейтенант. - Приготовиться к атаке!

"Ага, к атаке!" - чувствуя, как вдруг заколотилось сердце, и торопли­во расстегивая кобуру нагана, повторил Зобнин. Он твердо помнил, что выскочить из окопа обязан одним из первых, и уже искал взглядом место, где это будет удобней, когда кто-то схватил его за плечо.

-   Товарищ комиссар! Вас вызывает комполка!

Зобнин злобно взглянул на бойца и бросился по траншее, из которой уже выскакивали в поле бойцы. "Нашел время! - всей душой ненави­дя сейчас Кутепова, на бегу думал он. - Нашел время!.."

Давыдов стоял в окопе у своего КП, глядя в бинокль.

-   Где командир? - крикнул ему Зобнин, не видя Кутепова.

-   Где надо! - и Давыдов неожиданно протянул ему бинокль. - Глядь, замполит, как мои орлы атакуют!

Зобнин ошалело взглянул на комбата и только тут понял, что его бессовестно обманули. А там, куда смотрел Давыдов, стояла лишь туча пыли, в которой уже скрылись рванувшиеся в атаку роты.

-   Скотина ты, комбат!

-   Уж какой есть, - не отрываясь от бинокля, беззлобно отозвался Давыдов. - А в атаки замполиту бегать - невелика заслуга. Без тебя народа хватает. Бородин, остаешься за меня. Телефонисты - за мной!

И выскочил из окопа. Комбат-два снова был бодр и уверен в себе, спеша вслед за своими ротами.

А на поле, отодвигаясь все дальше к лесу, с тяжким грохотом про­должали рваться снаряды, стена дыма и пыли поднималась все выше. Более девяноста выстрелов в минуту обрушивал на бегущего врага тяжелый дивизион, и в громе его огня едва прослушивались звонкие удары противотанковых пушек, многоголосый рев идущих в атаку бой­цов. Роты гнали врага.

Бой, за исход которого так переживал Кутепов, почти сразу перешел в избиение растерявшегося, уже не способного к сопротивлению про­тивника. Никто не брал пленных, не щадили раненых, то там, то здесь вспыхивали короткие яростные схватки. Тогда в ход шло все - штыки, лопаты, приклады, люди, душа друг друга, катались по земле.

На берегу Лахвы, куда в панике бежали отступающие гитлеровцы, бой стал еще яростней. Здесь, на топком, поросшем кустарником берегу, никто не подавал команд, никто не призывал к победе. Бойцы перепу­тавшихся взводов, хрипя и матерясь от злобы, уже чувствуя свой пере­вес, выставив штыки, толпами бросались на прижатых к реке, почти не мыслящих о сопротивлении фашистов. Те, видя, что гибель неминуема, бросали оружие, с диким воем лезли в болото. Оно засасывало, и они падали, пытались ползти, а их снова забрасывали гранатами и безжало­стно расстреливали в спины.

Особенно дикая резня вспыхнула у дамбы. Сюда, ища спасения, спе­ша проскочить на тот берег, бежали многие из оставшихся в живых гитлеровцев, но к дамбе уже прорвались бойцы пятой роты, к тому же она оказалась загороженной пушками.

Случилось так, что в самом начале боя к фашистам подошел новый артдивизион. Вероятно, пережидая начавшийся обстрел из тяжелых орудий, он остановился на дамбе, загородив и без того узкий проезд. Здесь-то, в тесноте между брошенными орудиями и тягачами, и со­шлись те, кого примирить могла только смерть.

Свалка принимала все большие размеры. В самой ее гуще оказалось отделение сержанта Смирнова. Рядом с ним осталась лишь часть его бойцов, кончились гранаты, некогда было перезарядить винтовки, и они резались врукопашную, все больше зверея, теряя рассудок, почти забыв, что есть какие-то правила рукопашного боя. Тяжелым ударом по голо­ве Смирнова сбросили с дамбы. Выползая наверх, он со злобой и недо­умением видел, как здоровенный Сапегин вместо того, чтобы колоть штыком, бил им по каскам пробегающих мимо фашистов, размахивая винтовкой, как дубиной. Низкорослый Степкин, потеряв свое оружие, бросался на спину убегающему солдату. Тот легко сбрасывал его с себя и бежал дальше.

Все-таки часть фашистов прорвалась через дамбу. Преследовать их уже не было сил. Бой прекратился сам собой.

-   Назад, назад! - бегая по дамбе и размахивая наганом, орал Фуфачев. - Всем в окопы! Занимай оборону!

Через час после начала атаки роты заняли прежние, загаженные врагом, так бесславно отданные ему накануне окопы.

10

Днем истребительный отряд, в котором был Павел, полностью вклю­чили в батальон ополчения, а ночью вывели в овраги под Буйничи занимать оборону. Отделение, в которое попал Павел, почти целиком состояло из студентов пединститута и командовал им худенький тре­тьекурсник в очках Фома Абрамчик.

Пока добрались до места и развели подразделения, начало светать.

-   Вот здесь и будет твоя оборона, - остановив отделение на краю глубоченного, заросшего кустарником оврага, не спеша пояснил Фоме пожилой, только что назначенный ротным командиром рабочий с шел­ковой фабрики. - Вот отседова и до того деревца. Каждому выкопать окоп и...

-   Окоп или стрелковую ячейку? - уточнил знакомый с азами воен­ной подготовки Фома.

-  Один хрен! - махнул рукой ротный. - Главное, чтобы поглубже и земли перед собой побольше.

-   А поглубже - это насколько? - не отставал дотошный Фома.

-   Милый! - удивился ротный. - А зачем тебе поточнее знать? Ты вот, к примеру, низкорослый, стало быть, и окоп тебе поменьше. А вот ему, - он указал на высоченного Сергея Алехно, - копать и копать.

-   Поняли? - обернулся к отделению Фома. - Чем глубже - тем лучше. Как до центра земли дойдешь - поворачивай обратно. У кого лопаты есть?

Лопат не было ни у кого.

-   Вот так, товарищ командир, - подвел итог Фома. - Копать надо, а копать нечем.

Ротный задумчиво почесал в затылке, зачем-то оглянулся вокруг, потом обвел взглядом ополченцев.

-   А может, в деревню послать?

-   Можно и послать, - с готовностью согласился Фома. - Если, ко­нечно, они дадут.

-    Не дадут! - уверенно изрек ротный. - Знаю я их, паразюков. Ладно, лопаты я беру на себя. А вы пока оглядитесь, перекурите.

Действительно ли он нашел лопаты, или об этом позаботился кто-то другой, но вскоре их притащили целую связку. Фома, скрупулезно от­считав по восемь шагов, указал каждому ополченцу его место, и работа закипела. На разные голоса высвистывали проснувшиеся пичужки, лег­кий ветерок шевелил листья кустарника, за Днепром не спеша всходи­ло солнце. Густо перевитая корнями земля поддавалась с трудом, да и лопаты оказались тупыми, и уже через час парни взмокли от пота.

-   Фома! А что, если на Днепр сбегать? - предложил Сергей Алехно. - Рядом же! Искупаемся - и обратно.

-    Это кто тут искупаться собрался? - неожиданно раздалось за спинами парней. - Вам, может, баньку устроить?

Из оврага вылезал, отдуваясь, командир батальона Кондратьев. Выбрав­шись на ровное место, он первым делом вытер потное лицо и уставился на ополченца.

-   Ты, что ли, взопрел?

-   А что тут особого? - удивился Гриша. - Окоп я свой вырыл..

-   Вырыл? - возмутился Кондратьев. - Кто командир отделения?

Фома птицей выскочил из своей ячейки.

-   Это - окоп? - ткнув пальцем в ячейку Гриши, зловеще спросил Кондратьев.

-   Стрелковая ячейка, - пояснил Фома. - Как и положено...

-   А ну, лезь!

Фома нырнул в ячейку, сжался в ней, совсем не понимая, чего от него хотят.

-   Что видишь? - продолжал Кондратьев. - Да не на меня гляди! Там, что видишь! - и указал в поле. - Ну?

-   Кусты, - глядя в указанном направлении, честно признался Фома.

-   И это ты собрался воевать? - наседал на него комбат. - Кто прика­зал здесь окапываться? Взводного ко мне! Ротного сюда! Сукины дети! Вы что, в гости к теще пришли? Ах, бандиты!

Это были самые вежливые слова, что услышали парни из всех, ска­занных комбатом. А он продолжал бушевать.

-   Людей мне гробить? - орал он на ротного. - Где видимость? Где сектора обстрела? Под трибунал захотели?

Отделения тут же развели по новым рубежам, и вновь началась работа. Теперь копали настоящие, в полный рост, окопы и не на опушке, а за глубоким оврагом.

-   Вот теперь банька, - посмеивались ополченцы, то и дело смахивая обильный пот. - И без Днепра обойдемся.

А Кондратьев продолжал носиться по линии обороны, никому не давая покоя, распекая всех, кто попадался под руку.

-   Те кусты убрать! Ни одного дерева не рубить! Эй, кто там греет спину? Копать!

А солнце вставало все выше. В кустарнике становилось все жарче. Принесли завтрак, но ни у кого не было котелков, не нашлось и ложек, есть пришлось прямо из ведер наспех сделанными деревянными лопа­точками, благо в ведрах оказалась каша. Не успели как следует очис­тить ведра - снова команда: "Продолжать работу!"

В восемь утра с юга принесло глухой рокот пушечной стрельбы, работа пошла еще ожесточеннее. А вскоре гулко ударила и стоящая где-то поблизости батарея, и, словно подстегнутый ее залпами, Фома принялся распекать своих подчиненных ничуть не хуже, чем это делал Кондратьев.

-  Это ячейка? - орал он на кого-то. - Голову спрятал, а ж... наружу? Надавали мне защитничков, мать вашу!..

-   Ты гляди, уже научился, - радовался за друга Сергей. - Что зна­чит - наши институтские! На ходу усваивают. Во, еще!

Павел только устало улыбался. Зубоскалят ребята, что с них взять? Он давно сбросил с себя рубашку и майку, но и без них было жарко, а до того места, где он должен был соединить свой окоп с Гришей, остава­лось еще метра четыре. Вот таким - потным, усталым, перепачкавшим­ся - и нашла его Аня, неожиданно появившись из кустов.

-   Вон ты где? - увидев Павла, обрадовалась она. - А я хожу-хожу...

-   Ты зачем сюда? - удивился Павел.

-   А я не одна, - улыбнулась Аня. - Сюда многие пришли. Устал?

-    Есть малость, - признался Павел. - Аннушка! Ты, если кого из моих увидишь, скажи, чтобы ложку и какую-нибудь кастрюлю принес­ли. А то руками есть приходится.

-   А я сама принесу.

-   Нет, что ты! - испугался Павел. - Слышишь, как гремит? Что в городе про фашистов говорят? Далеко они?

-   Посторонние! - рявкнул из кустов Фома. - Кто разрешил?

-   Да ты что, Фома? - заступился за Аню Павел. - Какая она посто­ронняя?

-   Не положено! - отрезал вошедший в командирский раж Фома. - Комбат приказал очистить боевые позиции от гражданского населе­ния. Девушка, прошу удалиться!

Так и не дал Фома поговорить.

-   Эх, Фома, Фома! - провожая Аню взглядом, вздохнул Павел.

-   Что - Фома? - окрысился отделенный. - Тебя бы на мое место! Кондратьев приказал, чтобы окопы к вечеру, как штык, были.

Вскоре принесли гранаты и бутылки с горючей жидкостью, бойцы из стоящего рядом полка начали обучать ополченцев, как с ними правильно обращаться. Одновременно проверяли оружие, ругали за грязь в стволах, показывали, как лучше и быстрее вставлять обоймы с патро­нами. Вслед за ними прибыл и сам командир полка. Вместе с Кондратьевым он лазил по окопам, показывая комбату, где лучше поставить пулеметы. А пушки вдали все били и били, и каждому было ясно, что первый бой для собранных здесь людей уже не за горами.

О том же, наверное, думал и хмурый полковник.

-   На каждый пулеметный расчет делай по две-три запасных пози­ции, - на ходу поучал он Кондратьева. - Пристреляются фашисты по одной - пусть переходят на другую.

-   Слушаюсь! - спеша за полковником, кивал головой Кондратьев. - Будет сделано.

-   Бутылки раздали зря! - продолжал полковник. - Танки в овраги не пойдут. Поэтому - собрать и подготовить группы истребителей танков. Пусть окопаются у опушки.

Кутепов не был доволен участком ополченцев. Неопытный комбат нагнал на передний край массу народа, почти ничего не оставив в резерве. Не везде удачно расположил и окопы: стрелять кое-где, не рискуя попасть в своих, было трудно. Да и вообще, поглядывая на эту гражданскую вольницу, он не очень-то верил, что они смогут выдержать хотя бы одну серьезную атаку.

Конечно, когда батальон Давыдова отойдет во второй эшелон, он по­допрет ополченцев и в случае чего сможет им помочь. Но воевать за них не будет.

-   Постоянно следи за своим левым флангом, - прибыв от ополчен­цев в третий батальон, поучал Кутепов Гаврюшина. - Не давай фаши­стам просочиться к днепровским оврагам!

-   Но ведь там ополченцы! - не понял Гаврюшин.

-    Поэтому и не пускай. Был я у них! Что-то не очень похожи на войско. Понял?

От Гаврюшина Кутепов соединился по телефону со своим штабом.

-    Давыдову трудно, - встревоженно доложил Плотников. - То и дело просит огня тяжелыми. Не пора ли его отводить?

Кутепов тут же соединился с КП дивизии. Но, когда начал доклады­вать, генерал Романов перебил его.

-   Держится твой Давыдов?

-   Пока держится. Но...

-    Никаких но! - рассердился генерал. - До вечера обязан стоять. Днем ему просто не оторваться от противника. А как стемнеет - отво­ди броском на основной рубеж.

Закончив разговор с командиром полка, генерал Романов снова склонился над картой. Вчера майор Катюшин стёр на ней рубеж оборо­ны у Белыничей, только что таким же образом ликвидировал свои наброски и на реке Вабичь у Вишова. Ведя тяжелый бой против тан­ков и мотопехоты, находясь под непрерывными бомбежками, полк Слепокурова медленно пятился к городу. С открытыми флангами, то и дело меняя огневые позиции артиллерии, попеременно отводя батальоны на очередной рубеж, он вел сейчас самый тяжелый вид боя: планомерный отход под непрерывными атаками вчетверо превосходящих сил против­ника, с постоянной угрозой окружения. Достаточно одной малейшей ошибки или промедления и фашисты или сомнут центр, или ринутся в обход флангов, и тогда их выход на городские окраины предрешен. Поэтому-то все внимание генерала было приковано сейчас к этому участ­ку.

-   Как оцениваешь обстановку? - перепроверяя доклады Слепокурова, спрашивал находящегося на своем КП Соловьева генерал Романов. - Удержится ли Слепокуров?

-    А чего ему? - бодро заверил полковник Соловьев. - Мужик с башкой, все ведет, как по нотам. Ну, и я своими громодулями помогаю. Не беспокойся, Михаил Тимофеевич, к вечеру отведем на место, как и намечалось.

А в это время "мужик с головой" крутился словно белка в колесе. Полк за два дня непрерывных боев понес ощутимые потери, погиб ко­мандир первого батальона лейтенант Третьяк, ранен командир второго капитан Серпилин. Не было покоя от то и дело налетающих "мессе­ров" и "юнкерсов",

-   "Пятидесятый"! - хрипел Слепокуров в микрофон рации. - Да­вай отсекающий по седьмому рубежу. Понял? По седьмому!

-    Даю! - слышался в ответ едва различимый в гуле разрывов голос Соловьева. - Действуй смело, прикрою!

И снова вставала стена разрывов на указанном рубеже, под защи­той которого спешно отходили измотанные боем роты, перемещались батарей, чтобы, наскоро окопавшись, начать отражение очередной вра­жеской атаки. Над полем и пригородами метался, не смолкая, яростный грохот пушечной пальбы. А солнце так медленно клонилось к горизон­ту, и меняющему уже какой КП Слепокурову начинало казаться, что оно никогда не сядет, и так и будет бесконечно продолжаться этот изматывающий последние силы бой.

-   О цэ ж нам с тобой лазня! - посверкивая возбужденным взглядом, уверял полноватый, никогда не унывающий командир группы прикры­тия полковник Живолуп. - Колы воны нас нэ угроблють, мы им ще покажемо кузькину маму! Слышь, як мои громады спивают?

В минуты наивысшего напряжения он всегда переходил на родной язык.

Вечером генерал Романов подводил итоги напряженного дня. Уже внес необходимые изменения в оперативную карту майор Катюшин, прочитаны донесения из полков, наконец-то затихли перегревшиеся за день пушки.

- Ну, и перли! - делился впечатлениями полковник Соловьев. - Если честно, то раза два жутковато становилось. Особенно, когда танки ринулись мимо левого фланга. Думал - не удержим. Только, думается мне, фашисты тоже не те стали. Побаиваются тяжелых! Да и то сказать: за эти дни мы с полсотни танков, уверен, наколотили.

- Сорок три, - уточнил генерал Романов.

- Тоже - цифра! - улыбнулся Соловьев.— И как фашисты не торкались, а морду мы им набили. Полезут еще - и еще получат.

Да, комдиву не в чем было упрекнуть свои полки. На юге Кутепов сдержал натиск целой моторизованной дивизии, в центре Слепокуров выдержал мощные удары десятой танковой. И не на основном, а на промежуточных рубежах. Значит, на основном, опоясавшем город полу­кольцом, они будут сражаться еще более стойко, и завтра он со спокой­ной совестью может ехать на совещание в штаб корпуса: первые ис­пытания боем дивизия выдержала!

2

Последние дни большую часть времени Гудериан проводил у себя в кабинете. К удивлению подчиненных, он внимательно вчитывался в сводки командиров корпусов и дивизий, дотошно расспрашивал руко­водителей отделов штаба, подолгу беседовал с генералами. Внешне он оставался таким же деловым и спокойным, поэтому даже постоянно находившийся при нем майор Бюсинг не догадывался, что командую­щий не так-то уж и спокоен, как казалось его окружению, и в душе его росла тревога.

Да, затяжные бои на флангах наконец-то закончились. Заняты Бо­рисов, Бобруйск, Рогачев, Шклов и Быхов. Танковые дивизии вышли на берега Днепра. Из донесений собственной разведки, а также по линии Абвера он отлично знал, чем располагает противник в центре, и это сейчас беспокоило его больше всего. Полуокруженный Моги­лев усиленно укреплялся, в нем оказалось достаточно полевой и противотанковой артиллерии, но не взяв его, он не имел возможности приступить к выполнению полученного еще тридцатого июня приказа Главного штаба - немедленно двигаться на Смоленск.

Три дня назад, испытывая прочность этой обороны, Гудериан прика­зал командиру десятой танковой генералу Шаалю нанести удар вдоль Минского шоссе, одновременно готовя удары с севера и юга, как только русские начнут снимать свои силы с флангов на помощь центру. Шааль приказ выполнил, но все, чего он достиг, был отход русских на основ­ной рубеж, пробить который он не смог. При этом русские не сняли с флангов ни одной роты. И оставалось одно из двух: или вновь бросать все силы на Могилев, рискуя при этом увязнуть в затяжных боях, как это уже случилось у Борисова и Бобруйска, или немедленно начинать форсирование Днепра.

-   Бюсинг! Пригласите ко мне начальника полевой разведки.

Он никогда не разрешал себе фамильярностей даже с равными по званию, но к начальнику полевой разведки его отношение было осо­бым. Полковник уже ни раз доказал, что по самым незначительным признакам умеет отгадывать многое, к тому же он отлично находил общий язык с высокомерным Абвером, что давало ему подчас такие сведения о противнике, о каких другие могли только мечтать. Поэтому в ответ на уставной доклад радушно указал полковнику на кресло.

-   Садитесь! - и, дождавшись, когда тот устроится в кресле, не спеша спросил: - Так что мы имеем под Могилевом?

Доклад слушал молча, не перебивая. Лишь когда полковник закон­чил, негромко произнес:

-    Вы еще раз подтверждаете, что оборонительные работы у Моги­лева начаты лишь неделю назад. Почему же в таком случае они успе­ли сделать так много?

-   Я уже докладывал, господин командующий, что русские силой го­нят все население на эти работы, не щадя даже детей.

-   Какие варвары! - поморщился Гудериан. - В огне войны они не щадят даже детей. Но это их не спасет. Что еще?

-   В город прибыл полк тяжелой артиллерии...

-   Да, мне доложили, - поскучнел Гудериан, вспомнив доклад генера­ла Лепера о том, что его батальоны были сметены неожиданным огнем тяжелой артиллерии. - Замечен ли подход других резервов?

-   Наоборот, господин командующий! - вдруг возразил разведчик. - Один из пехотных полков выведен за Днепр.

-   Что? - не поверил Гудериан. - Выведен за Днепр? Странно! Мы наносим удары, а они отводят части. Или это начало отхода?

-   Увы! - поспешно произнес полковник. - Все говорит за то, что русские готовятся к длительным боям. В городе возводятся укрепления, усиленно формируются партизанские отряды из жителей, некоторые из них уже выведены на передовой рубеж.

Гудериан удивленно вскинул брови.

-    Партизаны в городе? Но в таком случае законы войны ставят его население наравне с солдатами, которых нет смысла щадить. Не так ли?

-   Так точно!

-   Хорошо! - жестко произнес Гудериан. - В таком случае я отдам необходимые распоряжения. Что нового в районе Быхова за Днепром?

-   Почти без перемен, господин командующий! Как я и докладывал, русские только начали сосредоточение сил. Их части растянуты, не имеют резервов, передний край особенно слаб у деревни Барколабово. К сожалению, русские резко усилили борьбу с нашей агентурой, за пос­ледние дни мы потеряли...

-   Оставим эти мелочи! - прервал его Гудериан. - Передайте все ваши данные начальнику штаба и усильте разведку. Сейчас это глав­ное. Свободны!

Его ничуть не интересовали потери в агентуре. Главное, - чтобы она делала свое дело. И, оставшись один, Гудериан какое-то время с досадой смотрел на то место, где только что сидел полковник. Его док­ладом он остался недоволен: разведчик не подтвердил ни одного из предположений о возможных действиях противника. Вывели из города полк? Но, если это не начало отхода, они без труда вернут его обратно. К тому же такой маневр говорит лишь за то, что русские в Могилеве чувствуют себя вполне уверенно.

А вот себя уверенным генерал сейчас не чувствовал. Весь его воен­ный опыт говорил за то, что он не может что-то разгадать до конца. Город защищает всего одна дивизия, вооружается население, и одновре­менно выводится полк... Хотят показать свою слабость? "А если это ловушка? - вдруг с тревогой подумал Гудериан. - Если меня специаль­но заманивают на штурм этого города? При массе имеющейся там артиллерии..." Гудериан резко встал с места, начал поспешно массиро­вать шрам на подбородке. Нет, он не может рисковать! Пусть Могиле­вом занимается фон Клюге, он свои танки под русские пушки не под­ставит, его путь - на Смоленск. Так, кстати, требует и приказ Главного штаба.

-   Бюсинг! Пригласите ко мне начальника штаба.

И когда барон фон Либерштайн вошел в кабинет, ничуть не выдавая, какого напряжения ему стоили последние часы, Гудериан кивнул на кресло, уверенно произнес:

-   Садитесь, барон. Будем готовить приказ на форсирование Днепра.

Подполковник в недоумении взглянул на командующего. Уже три дня лежит готовый, но неподписанный приказ о нанесении удара на Могилев с севера и юга, и вдруг - форсирование Днепра! Но барон уже достаточно привык к неожиданным переменам в планах, недоумение почти мгновенно сменилось почтительным вниманием.

-   Я слушаю вас!

Через час все отделы штаба включились в лихорадочную работу. Сам командующий, подписав приказы, вылетел к командиру сорок седь­мого корпуса, на который возлагалась самая ответственная задача: под прикрытием действий сорок шестого корпуса совершить стремитель­ный марш к Смоленску и ворваться в город. Здесь, помогая и наставляя, он пробыл первую половину дня. Вторую таким же образом пробыл в двадцать четвертом корпусе, на долю которого выпадало первым про­рваться через Днепр у Быхова и, двигаясь в направлении Рославля, притянуть на себя как можно больше русских резервов. А утром следу­ющего дня к нему неожиданно прибыл командующий четвертой поле­вой армией фельдмаршал фон Клюге.

Гудериан встретил его с подчеркнутым радушием. Сам чуть попри­держал старика под локоть, когда тот выходил из машины, учтиво при­гласил к себе.

-   Господин фельдмаршал! Чем обязан такой чести?

Вопрос был чисто дипломатический. Старик не потащился бы просто так, его приезд таил неприятности. И фельдмаршал это по­нял.

-   У нас одни заботы, генерал, - буркнул он, проходя в почтительно распахнутую Бюсингом дверь. - Жаль, что мы не всегда об этом помним.

Пока он приводил себя в порядок с дороги, Гудериан приказал по­дать ликер и кофе.

-   Как вижу, живете прекрасно, - проворчал фельдмаршал, окидывая недовольным взглядом сервировку стола. - К сожалению, не имею возможности по достоинству оценить ваше гостеприимство. Война для таких стариков, как я, трудное ремесло. Оно отнимает слишком много сил и времени.

-   Зато, насколько мне известно, дела у вас идут блестяще, - подхва­тил Гудериан. - В одном только белостокском котле ваши доблестные солдаты захватили почти полмиллиона пленных и массу техники. Раз­ве не так? Хотите ликера?

Фон Клюге внутренне передернулся от скрытой насмешки, сдерживая себя, поджал губы. Ему были слишком памятны эти трофеи. С первого часа войны Гудериан, опекаемый жаждущим молниеносной победы фюрером, фактически бросил полевые корпуса, узким фронтом своих дивизий спеша к Борисову и Бобруйску, рапортуя Главному штабу о блестящих победах, тогда как в тылу осталась масса русских войск. Каких трудов и потерь стоило полевым армиям сломить их сопротив­ление! В ряде дивизий только убитыми выбыло до трети состава. И неужели этот танковый выскочка еще не понял, что будь русские чуточ­ку собраннее и умнее, они без труда могли бы обрубить его тылы, если бы не усилия пехоты. А он дерзит и улыбается.

"Ошибаетесь, господин танкист! - глядя из-под густых бровей на Гудериана, думал фон Клюге. - На этот раз ваш номер не пройдет. Вы будете, наконец, сражаться, а не мчаться сломя голову, по-разбойничьи громя тылы и обозы и не встречая достойного сопротивления".

Но ответил спокойно, с фельдмаршальским достоинством, демонст­ративно беря со стола чашечку с кофе.

- Да, все так. Но пока мы считали трофеи, вы, генерал, успели уйти так далеко, что мне стало казаться, будто вы решили единолично ворваться в Москву и все лавры войны присвоить себе. – Сдержанно улыбнулся и добавил: - А ведь Россия - это не Бельгия, где вашим роликам могли угрожать разве что домашние псы достопочтенных бюргеров.

Плотная фигура Гудериана напряглась, словно он получил пощечину. Да знает ли этот старик, во что обошлось его группе продвижение в глубь России на эти пятьсот километров? Более четырехсот танков застыли черными глыбами на полях и дорогах, облегчив действия поле­вых армий. Четверть того, с чем он начинал две недели назад!

Но лицо Гудериана осталось беспристрастным.

- Таков приказ фюрера! - развел он руками.

- Гейнц, не сваливайте все на фюрера!

   - Ого! - вздохнул Гудериан. - Старик вспомнил мое имя. Значит, жди подвоха.

- Он послал вас воевать, - желчно продолжал фон Клюге. - А не красться, избегая боя, как говорят русские, прошу извинить, задворками.

- Я рву коммуникации русских...

- Предоставляя на фронте сражаться другим! - съязвил фон Клюге. - И давайте оставим этот спор. Мы - солдаты!

Через десять минут более спокойного разговора все стало на свои места. Фельдмаршал, что-то разузнав, был категорически против форсирования Днепра.

- Поймите, генерал! - недовольно чеканил он. - Полевые армии и так отстали. Ваш новый рывок еще больше увеличит этот разрыв.

Гудериан слушал, чуть морщась. Вопрос форсирования Днепра он считал решенным. Уже выведена из-под Рогачева и следует к Быхову третья танковая дивизия, завтра весь двадцать четвертый корпус будет сосредоточен там. Готов и собранный в кулак сорок седьмой корпус.

-   Боюсь, генерал, - продолжал поучать фон Клюге, - что вы недо­оцениваете и важность Могилева. Не покончив с ним, нельзя идти дальше. По моим данным, это достаточно мощный узел, способный на­долго задержать наше движение.

-   Этот, так называемый узел, защищают всего два полка, - небрежно уронил Гудериан.

Фельдмаршал пожевал губами, с едва заметной иронией взглянул на генерала.

-    Насколько мне помнится, в одном русском городе не было и этого. Однако...

Гудериан зло сжал челюсти. Фельдмаршал вспомнил Брест! Но оп­равдываться было нечем. Там он действительно сыграл со стариком злую шутку: не желая задерживать танки, выпросил у него пехотный корпус для штурма района Бреста, а потом, поняв, что Брест не собирает­ся сдаваться, бросил этот корпус.

-   Весьма сожалею, господин фельдмаршал, но войска готовы к фор­сированию, и я не вправе сдерживать их боевой порыв.

-   Что ж, - фон Клюге решительно поставил чашечку с остатками кофе на стол. - Тогда мне придется обратиться к командующему груп­пой "Центр" и требовать доклада Главному штабу.

Гудериан в растерянности закусил губу. Никто и никогда не смо­жет предугадать, что решит фюрер. Под влиянием штабных крыс он вполне способен повернуть его танки на Могилев. И тогда - полное крушение всех планов, первым в Смоленске будет фон Бок.

Фон Клюге уловил растерянность генерала.

-   Возможно, - искоса поглядывая на Гудериана, начал он, - я бы не возражал против форсирования, если бы вы одновременно взяли бы и Могилев. Там, кстати, неплохой мост и всего, как вы утверждаете, два русских полка. Сил у вас достаточно.

-   Стоит ли пачкаться? - чувствуя, что он приперт к стене, вздохнул Гудериан.

-   Поверьте, стоит! - уже уверенно нажимал фон Клюге. - Иначе вы просто вынуждаете меня обратиться в Ставку.

С минуту, откинувшись в кресле, Гудериан мучительно думал.

-    Ну, хорошо! - наконец произнес он. - Решим так. Вы отдаете мне на два дня всю вашу авиацию. И одну пехотную дивизию! А послезавтра я атакую и беру Могилев. Вас это устроит?

-   Вполне, - величественно протянул фон Клюге. - Два-три дня - как раз тот срок, за который я подтяну свои корпуса.

Теперь фон Клюге не отказался от рюмки ликера, после чего коман­дующие прошли на пункт связи, где каждый передал войскам нужные распоряжения. Фельдмаршал переподчинил свою авиацию и седьмую пехотную дивизию, а Гудериан отдал приказ третьей танковой дивизии следовать к Могилеву.